Живая вода

— Ах, ты, глупый! Ты и на Анисье теперь можешь жениться… Баба хорошая и жалованье получает. Вот как заживете… А я буду к вам чай приходить пить.

— Не надо…

Николай помялся и рассказал про Матрену. Тоже хорошая женщина. Скромная, работящая — воды не замутит. Теперь будку-то и не узнаешь… Да и мальчик любопытный. Смышленый такой. И то ему расскажи, и другое, и третье. Скоро и большой вырастет. Ну, тогда на своих ногах — скатертью дорога на все четыре стороны.

— Жениться, что ли, хочешь? — спросил Егоров.

— Около этого… Выходит, значит, такая судьба. Главное, мальчуга-то пропал бы в городе… Жаль.

— Что же, дело хорошее… — сказал Егоров, подумавши. — Ужо я как-нибудь к тебе на дрезине приеду.

Через полгода Николай женился и зажил по новому. Около его будки был разбит небольшой огородик, бегали куры, и мычала коровка — новокупка. Когда Николай уходил на линию, вместо него с зеленым флагом встречал поезд Васька.

Николай больше никому не завидовал и только удивлялся, куда это люди так торопятся, зачем так хлопочут и суетятся, когда так немного нужно каждому…

SUUM CUIQUE [2] Рассказ

I

не съездить ли к о. Якову? — вслух подумал о. Андрей, старичок лет шестидесяти, сгорбленный и худенький, с реденькой бородкой и добрыми глазами.

Кругом все точно приглашало почтенного старичка к осуществлению этой мысли. В открытое окно смотрел такой чудный летний день. Купы рябин и черемухи стояли, не шелохнувшись. Из садика несло запахом свежей травы. Тишина нарушалась только гуденьем пчел. По голубому небу, в недосягаемой выси плыли белые облака. Вообще, все было отлично.

— Отчего бы не съездить к о. Якову? — повторил о. Андрей, выглядывая в окно.

Домик у о. Андрея был небольшой деревянный, но такой уютный и добродушный. У дома был разбит садик. Из-за живой стены рябин и черемух виднелась каменная заводская церковь, а за ней поднимались невысокие лесистые горы. О. Андрей жил один. Старушка жена умерла несколько лет тому назад, а дети выросли и разлетелись в разные стороны. Старческое одиночество чувствовалось о. Андреем больше всего именно в такие хорошие летние дни, когда его охватывала какая-то неопределенная тоска.

Был вызван кучер Ефим, он же дворник, садовник и чиновник особых поручений. Это был довольно хмурый старик, глядевший куда-то в сторону. На последнем основании о. Андрей считал его очень хитрым.

— Еще что-нибудь сделает, — думал иногда о. Андрей, наблюдая своего верного слугу. — Если у человека совесть чиста, то он будет смотреть прямо в лицо, а не в сторону. Кто его знает, что у него на уме… Непременно нужно будет ему отказать и взять другого кучера.

Так думал о. Андрей и не один раз откровенно высказывал свои мысли Ефиму. Но последний ни мало не смущался и отвечал одно и то же:

— Такой уж уродился, о. Андрей… А что касаемо отказа с места, так куды я пойду? Слава Богу, скоро двадцать лет, как служу тебе… Одним словом, некуда мне идти.

О. Андрей соображал про себя и соглашался, что, действительно, Ефиму некуда идти.

Вызванный со двора Ефим стоял в передней и тяжело переминался с ноги на ногу. О. Андрей вышел к нему и нерешительно проговорил:

— А не съездим ли мы к о. Якову, Ефим?

— А отчего не съездить?.. — ответил Ефим, глядя в угол.

— Ты думаешь, хорошо?

— На что лучше… Вёдро[3] стоит вот какое.

— Ну, а как Сивко?

— Што Сивко, — в огороде траву ест. Одним словом, лукавая скотина…

— Не нужно так говорить, Ефим! — наставительно заметил о. Андрей. — «Блажен, иже и скоты милует»… Сивко не виновен, что состарился. Я его купил еще по четвертому году. Двадцать лет выслужил…

— В самый раз продать его татарам на мясо. Рубля три дадут. Вон у о. Якова пара коней… Коренник-то — загляденье, только держи!

— Ты бы не удержал, Ефим…

— Пожалуй, и не удержал бы… — уныло согласился Ефим, продолжая глядеть в угол. — Состарился я… Вместе с Сивком двадцать лет служим тебе…

— Хорошо, хорошо… Ступай, закладывай!

Ефим пошел к дверям, потом вернулся и спросил:

— Так закладывать, што ли?

— Сказано: закладывай! Ах, какой ты!..

У Ефима была дурная привычка спрашивать одно и то же по десяти раз. Он вернулся из сеней и еще раз спросил, закладывать ли лошадь. О. Андрей знал, что он вернется, и немного рассердился. Выжил совсем Ефим из ума, и нужно будет ему отказать.

Собраться в гости к о. Якову, т. е. проехать целых девять верст, — для о. Андрея было настоящим событием. Он собирался битых часа два. Не забыть бы чего-нибудь (забывать было решительно нечего), не испортилась бы погода, не случилась бы какая-нибудь неотложная треба, не сломалось бы колесо дорогой, не захромал бы Сивко и т. д. Ефим все это время закладывал лошадь, ворчал себе под нос и мотал уныло головой.

— Разве это лошадь? — повторял он, без всякого основания тыкая Сивка в бок. — Волки и те не станут есть…

Сивко, действительно, был стар. Натруженные ноги были согнуты в коленках, нижняя губа отвисла, во всем теле сказывалась старческая худоба, на левый глаз он почти ничего не видел.

«Его и корм не берет», думал Ефим. — «А еще называется поповская лошадь»…