Живая вода

Когда закладка кончилась, Ефим отправился в переднюю и громко спросил:

— Ехать, што ли?

— Сейчас выхожу, Ефим. Вот только нужно Матрене наказать… Уедем, а тут не знаю, что может случиться.

Перед отъездом о. Андрей обошел все комнаты, запер все двери и окна, спустился в кухню и долго читал глухой кухарке Матрене наставления, как нужно себя вести, когда кухарка остается в доме одна.

— Понимаешь: я уезжаю, объяснял он, — а ты остаешься одна… Совсем одна в доме.

— Ну? — грубо спрашивала Матрена, ничего не понимая.

О. Андрей показал на себя и махнул рукой в сторону Нового завода (Матрена поняла), потом показал на нее и, отставив один палец, объяснил:

— Понимаешь: одна?

— Ну? К о. Якову поехали с Ефимом…

— Вот, вот… Если кто придет или приедет, так и скажи, что я уехал на Новый завод, к о. Якову, и вернусь только вечером. Поняла?

— Ну? Ночевать там останешься…

— Ах, какая ты!.. Разве я когда-нибудь оставался там ночевать? А ты никуда не уходи… Уйдешь, ворота забудешь запереть, а воры и залезут… Воры… Поняла?

О. Андрей показал, как залезут воры и все утащат, хотя отлично знал, что Матрена никуда не уйдет, да и идти ей было некуда.

— И этой надо непременно отказать, — думал вслух о. Андрей, усаживаясь в долгушку.

— Глухая тетеря… — ворчал Ефим, догадавшись, о ком идет речь. — Хоть кол ей на голове теши, все равно, ничего не услышит.

Ефим и Матрена, как и следует кучеру и кухарке, вечно ссорились, хотя и жили в кухне вместе целых двадцать лет. О. Андрею постоянно приходилось их мирить.

Старый завод, где жил о. Андрей, точно потерялся в горах, рассыпав свои бревенчатые домики по берегу длинного и глубокого заводского пруда. Другая часть селенья вытянулась вниз и вверх по течению горной речки Шайтанки. На горе стояла церковь, под горкой у плотины горбились почерневшими железными крышами заводские корпуса. Вечно дымили доменная печь и десятка два труб. Фабрика была невелика, как и все селенье. Долгушка о. Андрея спустилась на плотину, обогнула деревянный амбар и начала забирать в гору.

— Ну, ну, не бойся! — покрикивал Ефим, когда Сивко в гору сбавил шагу. — Ах, какая лукавая скотинка!..

— Ничего, пусть шажком поднимется в гору… Стар стал, тяжело ему.

— Ничего не тяжело, а просто лукавит… Ну, ты не бойся!..

О. Андрей знал в своем заводе, конечно, каждый дом и каждого человека. Да и как было не знать, когда он всех крестил, венчал и хоронил! И его все знали, и все кланялись, Знали все и то, что о. Андрей поехал в Новый завод, к о. Якову в гости, и что кучеру Ефиму перепадет в гостях рюмочка водки, а то и две.

От Старого завода до Нового было всего девять верст. Дорога все время шла горным перевалом, с горки на горку. Красивее место трудно себе и представить, хотя Урал здесь и не отличается особенной высотой. Горы точно покрыты дорогим зеленым ковром. В двух местах с высоты открывался чудный вид, — с одной горы виднелся Старый завод, с другой Новый. Издали дома казались игрушками. Но ровному месту Сивко тащил долгушку с грехом пополам, а когда приходилось подниматься в гору, он останавливался и, помахивая хвостом, оглядывался назад.

— Ну, ну, чего стал? — кричал Ефим. — Не бойся!..

— Действительно, скверный конь! — соглашался о. Андрей, вылезая из долгушки. — Но я могу и пешком подняться на горку… Доктора говорят, что это даже весьма полезно для моциона. Полирует кровь…

— Убить мало упрямую скотину, — ворчал Ефим, слезая с козел. — Ты думаешь, о. Андрей, она не может везти в гору? Все обманывает… Это она нарочно куражится над нами: пускай, дескать, пешочком, на своих — на двоих. Смеется над нами Сивко…

— Что же поделаешь, Ефим?..

— Вон у о. Якова какие кони… Только успевай держать.

— То у о. Якова, а то у о. Андрея.

Сивко слушал эти мудрые речи и медленно поднимался в гору, как ни в чем не бывало. Пустую долгушку было не трудно везти. Ефим шагал рядом, держа вожжи в руке, точно старая смирная лошадь могла вырваться и убежать. У старого Ефима были свои мысли: хорошо бы у о. Якова поесть пельменей, а потом сходить в гости к куму Спиридону. О. Андрей шел по правой стороне дороги, где пешеходами была пробита такая славная тропка. Кусты жимолости, рябин и черемух протягивали к нему свои зеленые ветки, точно хотели его обнять. Попадались кусты малины с спелой ягодой, в траве мелькали ягоды земляники. Из соснового леса тянуло смолистой струей теплого воздуха.

— Никуда не годится Сивко, — думал о. Андрей, глядя на старого коня, едва тащившего пустую долгушку. — Надо его продать хоть за три рубля… Ничего не поделаешь. От старости лекарства нет…

II

Летний день в Новом заводе был так же хорош, как и в Старом. О. Яков, полный старик, совершенно седой, с окладистой бородой и румяным лицом, глядя в окно на дорогу из Старого завода, подумал вслух:

— Отчего это о. Андрей не едет в гости? Спесив стал, старых однокашников забывает… А у меня прошлогодняя рябиновая наливка поспела…

Не успел о. Яков огорчиться в полную меру, как на заводской плотине показалась долгушка о. Андрея.

— Эге, легок на помине! — радостно проговорил о. Яков, потирая руки. — Вот и отлично…