Живая защита

Вот и оказался во главе малозначащей по сравнению с прошлыми масштабами дистанции живой защиты. Листочки, корешочки, лепесточки… Не путеец и не лесовод.

Дементьев направил Павла к секретарше, высокой грузноватой блондинке лет за пятьдесят. Она озарила дежурной улыбкой.

— Меня зовут Лидией Александровной. Так что будем знакомы. Вчера вы были в моем доме. Я видела. Но в девичью половину не зашла. Это было бы неприлично. Зачем мешать? Девочки от вас в восторге!

«Мир тесен», — подумал Павел. Взял толстую книгу приказов, начал читать. Что ж, начальником так начальником. Должность небось так себе, а название…

В институте при распределении его направили на Кузнищевскую дистанцию вместе с Тузенковым. И вот на глаза попалась трехстрочная запись: неделю назад Тузенков уже был назначен начальником дальнего участка. Поспешил, даже путевку до конца не использовал.

На другой день Павел натянул сапоги, шерстяной свитер, надел пальто, выдержавшее все студенческие годы, и ушел на перегон знакомиться с участком.

4

Земля у подножия насыпи еще не отошла от первого осеннего заморозка. Сапоги стучали как по камню. С обеих сторон узкой дорожки с высоких стеблей пустырника, увешанных безжизненными листьями, падала за голенища морозная сыпь.

Рядом с дорожкой вмерзли в землю телеграфные столбы, связанные между собой растянутым пучком провисшей проволоки. За столбами на плоской насыпи торчали черные концы шпал, как редкие зубы гигантски распластанной машины.

Вдоль железной дороги тянулась молодая лесная полоса. Насаждение редкое, насквозь прозрачное. Павел перешагнул через ряд низкорослого кустарника, носком сапога сбил с верхушки седую изморозь. В воздухе над кустами жимолости повис молочный туман.

Молодые деревца были стеснены высохшими зарослями колючего татарника, лебеды, гранеными стеблями вербены. Как видно, за все лето к посадке не прикладывали рук. А полоса нужная. У железной дороги ровное поле бархатом разостлалось до самого горизонта. Даже маленький ветерок потащит к рельсам пыльный снег. Не зря вдоль посадки со стороны поля стоят серые штабеля снеговых щитов.

Павел наклонился к хилому, едва раздвигавшему лебеду низкорослому дубочку. Несколько листьев, темно-коричневых, жалких, сморщились, прилипли к стволику. Засохли они давно, когда рядом поднялась лебеда. Листья даже не пожелтели, умерли, не успев оторваться от стволика.

Что за дело возиться с мелюзгой? Не этого хотелось после тайги с вековыми соснами, с гулом лесоразработок.

Полгода последнего институтского курса провел он в тайге. Тогда, будучи студентом, в первый день таежной практики Павел поднялся чуть свет. По глинистой тропинке, заваленной каменной россыпью, забрался на отрог Уральского хребта. Сплошной частокол сосен, елей, сибирских лиственниц, лохматые шапки темно-зеленых кедров убегали на восток, устремлялись к Лозьве. На западе прилизанные вершины Уральского хребта сверкали серовато-синими ледяными куполами. Между этими вершинами ползли навстречу Барумову раздробленные облака, заполняя ущелья, впадины, закрывая нагорные леса. Над облаками, над лысым престарелым хребтом недремлющим хозяином возвышался во весь полуторакилометровый рост Денежкин камень.

У Павла перехватило дыхание. Он чувствовал себя крепким, сильным, похожим на могучую гору, дробящую темные, налезающие с запада тучи…

Шаг за шагом углублялся в тайгу. Позади оставалась узкая просека с белыми зарубками на вершинах вешек. Павел определял, сколько выйдет деловой древесины и на что пригодна. Десятки тысяч кубометров первосортного леса брал на учет…

Потом, всего через неделю, пришлось Павлу идти на отведенные им таежные лесосеки. И… ничего не узнал. Грохотали трелевщики, визжали пилы. Берег Талтии был сплошь занят складами древесины. Речка, маленькая, быстрая, стиснута отвесными скалами. У каменистых берегов стремительные завихрения воды.

Снег в горах уже таял, и вода в Талтии поднялась. Этого и ждали заготовители. Рабочие длинными жердями подталкивали бревна, по тонким лежням они гулко катились к пропасти, срывались и как невесомые спички переворачивались в воздухе черными комлями вниз. Бревна мгновенно исчезали в воде, лишь оставались белые пучки брызг. Проходили секунды, бревна всплывали, прижимались друг к другу и плыли к Лозьве и еще дальше — к Иртышу.

Время оценивалось тысячами кубов древесины. Упустишь момент — и осиротевшие штабеля на скалистом берегу будут лежать до следующего лета, до нового таяния снегов. Другого пути доставлять лес не было.

Вот это жизнь! Каждый час на учете… Или так думается потому, что, кроме тайги, колхоза да лесничества, ничего не знал?..