Живая земля

– Спасибо, Модест. Но я не могу. Татьяна звонила, встретиться хочет. Что-то у нее там стряслось, какая-то проблема…

Модест ухмыляется:

– Если надо кому-то шею свернуть – только скажи.

После свистящей ветрами верхотуры внизу, на живой земле, – тихо. У выхода из башни стоят три старых троллейбуса, возле них толчея. Каждый отработавший смену может за счет управы поехать в баню, предъявить талон на помывку без ограничения времени и не спеша удалить с тела грязь и пот. Кстати, в общественных банях первоклассные парилки, отечественного производства. В московских банях круто, туда вся область ездит.

Здесь же группа маленьких стариков и старушек, в пальтуганчиках, платках и валенках, с узелками. Они тоже хотят в баню, но у них нет денег, не рассчитали пенсию. Простые рубли, в отличие от твердых червонцев, быстро обесцениваются. Денис отдает свой талон ближайшей бабушке. Многие делают так же. Бабушки благословляют деточек, мелко крестятся; смущенных, но довольных, их с хохотом и прибаутками подсаживают в троллейбусы. Денис не лезет вместе со всеми. Он оглядывается и видит стоящее поодаль меж серых сугробов такси. Рядом с ярко-красной машиной переминается Таня в беличьей шубе.

Денис подходит. Он уже остыл, пот на теле высох, а лицо, шею и руки он еще наверху обтер особой влажной салфеткой. Подарок Глеба. В кооперативе «Все свое» такие салфетки не продают, не освоили пока производство.

Таня выглядит шикарно. Она тянется к нему, даже, наверное, поцеловать хочет, но он останавливает бывшую подругу.

– От меня воняет.

Таня кивает, смотрит жалобно.

– Что случилось?

Она начинает беззвучно плакать, это ей странно идет: рыжий мех воротника, легкие пепельные волосы, влажные глаза, яркие губы.

– Я с ним больше не могу, – шепчет она. – Он совсем с ума сошел.

Глава 2

– Как тебе моя новая конура? – спросил Глеб.

Денис молча пожал плечами. Ему хотелось под душ и чаю крепкого выпить. А напрягать уставшую шею и вертеть головой, осматривая личные апартаменты друга, не хотелось. Впрочем, друг, судя по тону вопроса, не ждал восторженных восклицаний. Друг в последнее время сильно изменился и все чаще задавал вопросы, не ожидая ответов. Сейчас он был хмельной, напряженный и осунувшийся. Произносил какие-то фразы, насчет восьми комнат и двух удобных для возможного бегства выходов, насчет охранной видеосистемы, лично им вчера смонтированной, – но без особой бодрости в голосе.

– Сорок пятый – хороший этаж, – сказал он, подталкивая гостя дальше по коридору. – Только шумно бывает. Тут рядом аэропорт, тридцать рейсов в сутки, все на Азию. Иркутск, Магадан и Новая Москва.

Прошли в комнату, наполовину заставленную сумками, ящиками, баулами. Впрочем, была и мебель, потертая, но первоклассная: кожаные кресла, диван, стол на львиных лапах. Из углов тихо гудели портативные отопители. Босой, в мятой майке, в армейских брюках со вставками из кевлара, Студеникин оглядел пыльного Дениса, мрачно усмехнулся, плеснул в стакан какого-то бухла с шикарным запахом; протянул.

– Скотч. Шотландский.

– Я не в гости пришел, – тихо произнес Денис, глотнув импортного зелья. – Меня Таня попросила…

– Не волнуйся за Таню, – проскрежетал Студеникин, изменившись в лице. – И больше о ней ни слова.

– Значит, я тебя зря побеспокоил.

Глеб отхлебнул из горла:

– Нет, не зря. Давно не виделись – надо поговорить. Чем занимаешься?

– Так, – ответил Денис. – То там, то здесь.

– До сих пор башни ломаешь?

– Ломаю.

– Ты тоже хитрый, – сказал Глеб. – Как я. И на слом ходишь, и балабас таскаешь.

Денис снял рабочую куртку. Хотел небрежно швырнуть в угол, чтобы поднялась пыль, чтобы друг понял: у Дениса теперь своя жизнь, пусть пыльная, зато настоящая, а у Глеба – другая, отдельная; комфортабельная, но непонятная. Однако не швырнул – скомкал, зажал под правым локтем. Все-таки негоже портить такие красивые ковры.

– Я за рюкзак редко берусь, – признался он. – Ты бы, это… Тряпочку на диван постелил. Сесть хочу. Ноги болят.

– Присядь, – разрешил Глеб. – Без тряпочки. Значит, на сотых уровнях бываешь?

– Раз в месяц. Ну, два раза. Хобот организовывает, я исполняю. Забираю гонорар и отваливаю. Жадность фраера губит.

Глеб кивнул и опять поднес к губам бутылку.

– То есть клиентура – Хобота, а твои – только ноги?

– Да. А что?

– Ничего. Просто… – Глеб прищурился и шмыгнул носом. – Хобота больше нет. Убили его. Вчера.

Денис помедлил и спросил:

– Кто?

– Хороший вопрос. А зачем тебе знать?

Денис переложил куртку под левый локоть.

– Может, и по мою душу придут.

– Вряд ли, – сказал Глеб. – Это все из-за семени.

– Оно здесь? С тобой?

– Посмотри под диваном. А куртку брось в угол.

– Она грязная.

– Я вижу.

Денис запустил руку в щель и нашарил прохладный бок контейнера.

– Вытащи, – велел Глеб.