Право родителей, которые потеряли сына, такого сына! Мне, допустим, Рукавишников дальше, чем Эрнст Неизвестный, но я своё мнение держу глубоко в кармане. Кстати, Аркадий и Никита — тоже.
А у Марины другие представления, она выросла в другой среде, среди других образцов. Её представления о надгробиях в корне отличаются от того, что принято у нас. Соединить эти две противоположные позиции было бы нелепо, да и невозможно. Отсюда — конфликт.
— Потому что — нужно. Нужен музей, и моё посильное участи тоже необходимо. Это приносит какую-то пользу, — я это вижу.
— Я готова жизнь положить, чтобы эта разобщённость сменилась хотя бы сотрудничеством. Хотя я и не обольщаюсь на этот счёт. Но всё равно буду действовать так, как будто твёрдо уверена в успехе.
Русский поэт — всегда трагическая фигура. И драматическая — по сложности его отношений с окружением: политическим, социальным, семейным. Естественно, что и посмертная судьба ещё долго будет драматичной. Нужно в каждом пробудить чувство боли за эту разобщённость. И если сближения и примирения не произойдёт, то каждый из нас, уходя, будет жалеть, что этого не произошло в этой жизни…
И тут вот ещё что важно… Чем больше мы узнаем правды — пусть самой горькой, — тем скорее поймём, что никакая правда не может бросить тень ни на Володю, ни на нас.
Лидия Михайловна Ведищева
При редакции газеты «Ставропольская правда» тогда был такой Клуб творческих встреч. Это было в сентябре 78 года, по-моему, 27 числа.
Высоцкого привезли на чёрной «Чайке», он пришёл в редакцию без гитары, в тёмно-синей водолазке и в чёрной кожаной куртке, в этой же куртке он был на записи «Монолога». Глаза — мудрые, волевые, серые… Рядом сидел Всеволод Абдулов.
Начал рассказывать сам… Я кое-что записывала.
«Вы — журналисты, меня не очень жалуете вниманием… В Париже мы получили первую премию за спектакль «Гамлет», а здесь никаких статей не было…
Много вы домысливаете за нас… Например, он хрипит, — значит, пьёт что ли?! А когда мне было 3 года, то мне дядя на улице сказал: «Такой маленький, а уже пьёшь»…
В редакции газеты «Ставропольская правда. Сентябрь 1979 г. На снимке слева направо: Иван Иванович Шляхтин, Римма Андреевна Шимоненко, Элла Алексеевна Стыценко, Владимир Семёнович Высоцкий, Галина Алексеевна Кинеева, Татьяна Шляхтина.
Фото из архива Г. Кинеевой
Песен у меня 500 с лишним. Работаю ночью, сажусь в 12, заканчиваю часа в четыре. А в десять — уже на репетицию… Больше пяти часов не сплю — нормальному человеку должно хватать…
Поют в подворотнях?.. Пусть поют, значит, знают. Они же — эти пацаны — сами выбирают! Но вот, что подделывают, приписывают чужие песни, — это неприятно…
Я очень люблю свою страну… Вы знаете, моя любимая песня — «Он не вернулся из боя…» Иной раз — то визу не дают, то ещё что… Но я не в обиде».
Наш библиотекарь — Галя, сказала, что у нас есть такая традиция — фотографироваться с гостями.
«Традиции нарушать нельзя!» — сказал Высоцкий…
Снимал Миша Головков, он погиб через некоторое время… [Может, Колесников (?), который подарил мне негатив, — я потом передал его в музей Высоцкого — В. П.]
Я в это время стояла в стороне, Владимир Семёнович меня спросил:
— А вы почему не хотите с нами?
— А я в массе не получаюсь…
— Давайте вдвоём!
Взял меня за руку…
— Ой, Владимир Семёнович, я же выше вас!..
И снимать нечем, у Миши кончилась плёнка… Высоцкий говорит:
— Миша! Перезаряжай!
Я — опять:
— Ой, Владимир Семёнович, у нас ничего не получится!
— Как же так?! У двух таких симпатичных людей, да не получится?!
Миша нас сфотографировал… Высоцкий продолжает:
— Я сейчас на концерт, потом будет банкет… Давайте вместе! А?
— На банкет я не поеду…
— Лидия, мне будет так одиноко!
Потом говорит Мише:
— Я завтра уезжаю на Кавминводы, потом вернусь… Сделайте мне фотографии, ну и вам тоже… И пусть каждая будет пропуском на спектакль Таганки, но только через меня.