Живи, Египет!

— Дорожная полиция… вылезайте живо, вылезайте ради всего святого, не подводите меня.

В двухстах метрах от полицейского поста дядюшка Майгуб сворачивает на обочину и останавливается под густым деревом. Пассажиры, стоявшие на подножках, соскакивают на землю, а дядя Майгуб обводит глазами сгрудившихся в кузове людей. Оставить можно лишь пятерых, остальным придется идти пешком, иначе у него отберут права за перегрузку машины. Взгляд дядюшки Майгуба полон смущения и печали. Все тут уважаемые и почтенные люди. Всем им он так обязан. Но ведь его могут лишить прав! Лишить хлеба насущного его самого и его детей. Пассажиры с подножек — куда ни шло, они слезают без единого слова. А которые внутри… Дядюшка Майгуб совсем было пришел в замешательство, но потом набрался смелости и сказал:

— Сделайте милость, господа хорошие, пускай пятеро пройдут пешком вперед самую малость, покуда не минуем полицейский пост. Нынче такие строгости. Раньше, бывало, уплачу полицейскому по пять пиастров за каждого лишнего пассажира, и дело с концом, а теперь все кругом так вздорожало, сил никаких нет.

Дядюшка Майгуб снова выезжает на шоссе и, медленно обгоняя своих пассажиров, говорит:

— Я потихоньку поеду, чтоб вам не бежать, не утомляться. А за постом вас обожду.

Прежде чем пассажиры займут свои места, им предстоит пройти пешком более километра. Это дело привычное и для пассажиров, и для шоферов, да и дорожная полиция прекрасно знает, что и как. Главное, чтобы «старушка» миновала пост, имея положенное число пассажиров. Не более пятерых. Постовой величественно взмахивает рукой, и машина проезжает дальше. А на обратном пути дядюшка Майгуб вылезает, чтобы поздороваться с постовым. Тот важно протягивает ему руку, потом сует ее в карман. Такая сцена разыгрывается с водителем каждой проезжающей машины.

Но сегодня, приближаясь к посту, дядя Майгуб замечает под деревом мотоцикл, и колени его начинают дрожать. Многолетний опыт подсказывает ему, что на пост прибыли «представители» из управления дорожной полиции. Обернувшись, он вновь пересчитывает своих пассажиров и бормочет:

— Аллах милостив… у нас все по правилам, ни одного лишнего… Помоги, господи, рабам твоим.

И он искусно останавливает машину, поравнявшись с господином офицером. Затем проворно выпрыгивает из кабины, подобострастно здоровается. Офицер задает обычные вопросы:

— Сколько у тебя пассажиров?

— Всего пятеро, господин офицер.

— Никого сверх нормы?

— Что вы, господин офицер, как можно? Вот они все тут, извольте пересчитать.

— Ну, а вон те, что пешком идут, разве не с тобой ехали?

— Упаси господи, я ведь уже старик, врать не буду.

— Говори без уверток.

— Клянусь великим аллахом, у меня всего пятеро. Да и машина совсем разваливается. Больше пяти и не подымет.

Офицер смеется:

— Если она разваливается: продай ее да купи себе новую.

— На какие деньги? Нынче машина стоит тысячи. Откуда мне взять столько?

— И впрямь дело нелегкое. А на этой ты сколько лет ездишь?

— Двадцать лет, господин офицер. Можно сказать, всю жизнь.

— И на сколько федданов ты заработал?

— Клянусь жизнью своих детей, она сжирает все, что приносит. На одну покрышку и то кучу денег надо. Раньше я покупал их у английских солдат по восемьдесят пять пиастров, а теперь, чтобы резину сменить, в долги влезаю.

— Так брось эту рухлядь и не мучайся.

Слова эти — что нож в сердце дядюшке Майгубу. Брось, не мучайся! С чего люди на тебя взъелись, «старушка»? Брось, не мучайся! Неужто и впрямь время твое прошло?

На этот раз дядя Майгуб постарался отъехать от поста как можно дальше. Он не остановился, чтобы обождать пассажиров на обычном месте, заставил их пройти лишку добрых две сотни метров. Сердце его было переполнено горечью.

— Ну, поехали с богом, дядюшка Майгуб.

— Дошли благополучно?

— Все здесь.

— Ладно. Тогда пускай кто-нибудь крутанет ручку. У меня что-то сил нет.

Пятеро, которые слышали разговор дядюшки Майгуба с офицером, поняли, старик так огорчен, что не в силах даже завести мотор.

«Старушка» снова поползла по шоссе, и вскоре вдали показался город. Пассажиры расположились как прежде. Обладатели толстых кошельков заняли лучшие места. Их защищал от солнца брезентовый верх. А стоявших на подножках обжигало горячее солнце и хлестал ветер, парусом вздувавший их галабеи.

Городской шум вывел дядюшку Майгуба из оцепенения. Машина свернула на центральную улицу, ведущую к базару. По ней двигались толпы людей, машины, автобусы, проносились быстрые, как молния, мотоциклы. Все спешили. Даже пешеходы норовили обогнать «старушку», и чаще всего им это без труда удавалось. Из-за толчеи дядюшке Майгубу пришлось вовсе сбросить скорость. Нога его едва касалась акселератора, руки крепко держали руль. Ему казалось, что он впервые неопытным новичком въезжает в этот город.

Остановив машину, он почувствовал, что вконец обессилел. Словно невидимая рука сдавила его сердце. Глаза будто ослепли за стеклами очков. Он пришел в себя, лишь услышав голос своего старшего сына Сабира, который ждал его, как обычно, на стоянке такси, чтобы отдать выручку.

— Вот возьми сорок пиастров, папа.