— Оставь их при себе, сынок.
Говоря это, он подыскивал глазами место, куда бы поставить «старушку» так, чтобы постоянные пассажиры сразу ее увидели, когда придет время возвращаться домой.
Выйдя из машины, дядюшка Майгуб направился к кафе. За ним шел Сабир, впервые положивший себе в карман выручку — целых сорок пиастров. Никогда еще не было у него таких денег.
Пока дядюшка Майгуб дожидался, когда официант принесет ему два стакана чаю, Сабир ерзал на стуле, как на иголках. Слабым голосом Майгуб спросил:
— Ты что-то хочешь сказать мне, Сабир? Говори же.
— Не знаю, отец, как начать…
— Говори, не бойся… Я уж сегодня всякого наслушался…
— Дело вот какое… Ты же сам видишь, машина совсем в негодность пришла. И обивка вся рваная… И скорости никакой. Развалина, да и только. Пассажиров с каждым днем все меньше. Сейчас все ездят на автобусах.
— Что мне автобусы! Наши пассажиры остаются при нас.
— Нет, папа, не говори. «Старушка» уже не та, что раньше.
— Нет, сынок, «старушка» все та же. Это люди переменились.
— Но, папа, жизнь движется вперед. Смотри, сколько теперь новых машин. Разве может наша с ними тягаться?
— Но что же делать, Сабир? Она дает нам кусок хлеба. Лучше ездить на хромом осле, чем побираться с нищенской сумой.
— Нет, папа, если так будет продолжаться, мы умрем с голоду, и никто нам не поможет.
— Что же делать? Давай займем денег, отремонтируем машину.
— Ее невозможно отремонтировать. Она слишком старая.
— Выходит, пока молода, всем нужна, а теперь на свалку?
— Ну какой от нее толк?
— Ты, однако, так и не сказал мне, что делать?
— Давай бросим «старушку» и устроимся на работу. Махмуд ас-Самадиси, твой помощник, зарабатывает в транспортной компании сорок пиастров в день. Поступим и мы туда.
— А возьмут они меня, старика?
— Там всех берут.
— Да разве такие, как я, им нужны? Выжили нас со «старушкой» новые автобусы.
Разговор прервался. Последние слова потонули в шуме толпы, валившей по улице к базару. Майгуб задумался. Ему не верилось, что наступила все-таки пора расстаться со «старушкой» и проститься с той дорогой, по которой он ездил двадцать лет. Но совсем иными были мысли Сабира. Сердце его усиленно билось, перед ним пролегла длинная дорога, пересекающая весь город и уходящая далеко-далеко, за горизонт. Дорога длиной в целую жизнь.
Яхья ат-Тахир Абдалла
Три больших апельсиновых дерева
Перевод В. Кирпиченко
— Мама…
Мать вышла, встала подле палатки.
— Я здесь.
Словно не слыша, Азза плаксиво повторила:
— Ма-ма…
«Как жалобно она зовет меня», — подумала мать.
Она стояла совсем близко от дочери. Сделала несколько шагов, подошла почти вплотную к девочке. Задрав голые ножки, девочка лежала животом на теплом песке, погрузив в него локти и поддерживая головку ладошками. Ветер вздымал песчинки, и они застревали в ее волосах. Песчинки блестели на солнце, и волосы девочки, казалось, были сотканы из золота.
«Малышка моя… Доченька… Вырастет невестой, наденет белое платье, воздушное, легкое… Жених у нее будет». (Так думала мать.) А еще думала: «И дом у нее будет, свой».
Она взглянула вдаль, за проволоку: «И виноградник будет».
— Мама, скажи ему, чтоб он пришел… Мама, я хочу апельсин… Хочу апельсин и чтоб пришел папа Джасим, слышишь, мама?