Живи, ирбис!

Привычно побежал перед стеклами иззубренный, будто топором иссеченный склон по ту сторону ущелья. Вверху лишь недавно освободившаяся из ледового плена земля, темная, лоснящаяся от обилия влаги, но пока еще холодная, безжизненная. Ниже, на пригреве, чуть просачивается отрадная для глаз зелень. Сливаясь по склону, травянистый покров плотнеет до густоты зеленого ковра. А вот и ползучий кустарник жмется к скалам. Сверкнул за гранью хребта далекий ледник… Но где же арча?

Диля задергала биноклем в одну сторону, в другую. Нет, местом она не ошиблась. Именно здесь, напротив ледника, еще вчера вечером торчала рыжая вешка… Сейчас ее нет. Исчезла.

Что же это? Значит, сработал самолов? Неужели и вправду барс, легендарный, бесстрашный ирбис, томится сейчас там на стальной привязи?

Бинокль задрожал у Дили в руках… А вдруг вешку просто-напросто повалило ветром? Или круторогий архар неосторожно ступил копытцем на капроновую сеть? А, может быть, сурок, пробегая, разрядил самолов, и стальная петля бичом щелкнула вхолостую у него над головой?.. Приведешь Шакира, а он только посмеется: «Не бывало еще такого, чтобы из осла добрый скакун получился, а из бабы — охотник!».

Нет, раньше надо самой проверить. Маршрут несложен: проехать вверх до заснеженной лощины, перебраться через нее на соседний отрог и — спускайся по нему до самой вешки!

Диля упрятала бинокль в футляр и заспешила к коню. Честно говоря, ее немного страшила предстоящая поездка. Не было также уверенности, что Шакир одобрит ее выходку. Но Шакир далеко, а до снеговой шапки на вершине горы рукою подать. Видно даже, как лучистым веером разбегаются из-под нее ручьи.

Уже через полчаса под копытами Комуза зашуршал крупитчатый снег, будто конь шагал по рассыпанному овсу.

На дне лощины талые воды проточили за столетия глубокую расщелину. Диля решила довериться коню: лишь слегка подтолкнула его пятками в бока и отпустила поводья. Комуз всхрапнул, вскинулся на дыбки. Несколько раз Дилю высоко и упруго подбросило в седле. Затем седло как бы провалилось под нею, в темной глубине сверкнула крученая струя воды, лязгнули копыта по камню, и ров захлопнулся позади, словно зияющая пасть дракона. Конь с налета проскакал еще немного в гору и стал, кося глазом назад.

— Молодец, Комуз! — похвалила наездница. — Ты же такая умница. Больше ничего страшного не будет. Только посмотрим, кто там попался, и сейчас же обратно.

Но Комуз, всегда такой сговорчивый, послушный, вдруг заартачился и вздумал повернуть назад. Пришлось не раз хлестнуть его поводьями и поколачивать стременами в бока. Они наконец миновали угрюмую лощину с ее покалывающим холодом, шуршаньем потревоженных снегов и спускались по зеленому склону, обласканному солнцем. Из-за ближнего хребта всплывали розовые, теплые на вид облака и, отрываясь от земли, легко возносились в густо-синее небо. Широкими кругами, ни разу не взмахнув крыльями, парил в вышине орел.

Нигде так не завидуешь птицам, их счастливой способности летать, как высоко в горах, среди отвесных скал и глубоких ущелий. Нигде так остро, до замирания сердца, не ощущаешь роковую власть земного притяжения. За неверный шаг здесь расплатишься жизнью.

Склон становился все круче. Поначалу зеленая луговина скатывалась книзу пологими складками, затем стала выламываться ступенями гигантской лестницы. И вот склон оборвался под ногами почти отвесной стеной. Тщетно пытался Комуз держаться подальше от опасного обрыва. Справа его неотвратимо теснили скалы. Вначале то были совсем безобидные, невысокие гряды камней. Постепенно число их множилось, сложнее и запутанней делался лабиринт между ними. Наконец сплошная каменная стена притиснула коня к самому краю пропасти.

Каким зыбким и ненадежным становится седло, плывущее над бездной! Повернуть коня в такой тесноте нечего было и думать. Правое стремя то и дело чиркало по скале. Оставалось уповать на счастливый случай: не раздастся ли тропа за поворотом в просторную площадку?

Диля отвернулась, чтобы не видеть перед собой зловещей, расслабляющей сердце глубины. Там, во мгле, глухо ревела горная река. Комуз пробирался над бездной томительно медленно, осторожно ощупывал копытом каждую пядь земли, прежде чем перенести на нее вес своего грузного тела.

Из-за поворота в лицо дохнуло сырым могильным холодом. Комуз пошатнулся и больно придавил Дилину коленку к скале. Тропа впереди обрывалась. Сверху, со скалы, обрушивался в пропасть водопад. Раздуваемая ветром струя то с плеском хлестала по скале, то выгибалась сверкающей аркой над черной промоиной, и тогда под нею сквозь кисею брызг проступала обледенелая, скошенная к обрыву площадка. По скале, к которой жался Комуз, рябясь и морщинясь, струилась влага. Где-то выше, в расщелине, куда достигало солнце, таял снег. Здесь же, на северном склоне, вода вновь затвердевала льдом.