Живи с молнией

- Ничего, - сказал он и добавил по-английски без всякого намерения обидеть, но с предельно жесткой откровенностью: - Мне просто неинтересно.

В первый момент Фабермахер подумал, что Фокс шутит, но смысл этого замечания, произнесенного вялым, безжизненным голосом, был слишком очевиден. Слова совершенно точно выражали его отношение ко всему на свете. Фабермахер совсем растерялся и вспыхнул от унижения. Через несколько дней Фокс опять зашел к нему, снова вызвал на разговор о работе, заставил увлечься и так же внезапно ушел, оставив Фабермахера вконец опустошенным. Это повторялось снова и снова, точно интеллект Фабермахера являлся для Фокса каким-то необходимым возбудительным средством. Но человеческий ум не изготовленная из химических веществ пилюля или таблетка, которую можно разгрызть и проглотить; черпая для себя кратковременное подкрепление, Фокс тем самым опустошал душу Фабермахера.

Однажды, когда Эдна спросила Хьюго, почему он такой унылый, он рассказал ей об этом. Она спокойно и внимательно выслушала, но совершенно серьезно спросила:

- Хочешь, я с ним поговорю?

Он засмеялся; Эдна удивленно поглядела на него.

- Что ж тут такого? - спросила она. - Он тебя не понимает, а я понимаю.

- Да, да, я знаю, - устало отмахнулся он. - Но неудобно же тебе за меня заступаться. Знаешь, Эдна, я хоть иногда должен быть мужчиной.

- Это совсем другое дело, - нетерпеливо возразила она. - Ты же знаешь, что о тебе нужно заботиться. Если б не я, ты бы умер с голоду. Ты никогда бы не менял костюмов. Ты был бы совершенно заброшен. Я непременно повезу тебя к самым лучшим врачам. Да, да, и мне все равно, сколько бы ты ни запрещал мне говорить об этом!

- О, Боже мой! Эдна!..

- Хорошо, - невозмутимо сказала она. - Все-таки я считаю, что мне следует пойти к нему и поговорить, раз ты сам не хочешь этого сделать.

- Эдна, - сказал он угрожающе-спокойным тоном, - если ты пойдешь к Фоксу... если ты позволишь себе такую сумасшедшую выходку, я тебя убью! Ты знаешь, что я говорю совершенно серьезно. Боже мой, оставь же мне хоть что-нибудь в жизни!

Неожиданное приглашение Кемберлендского университета явилось для Фабермахера избавлением. Там, в Кемберленде, он снова станет хозяином своей жизни. Он был уверен, что мать Эдны не пустит ее с ним и, конечно, другого такого Фокса там не будет. Фокс отнесся к этому предложению подозрительно, как к фальшивой монете.

- Подождите чего-нибудь получше, - посоветовал он, не догадываясь о состоянии Фабермахера. - Вас могут пригласить в Калифорнийский институт или в Гарвард. А может быть, даже в Принстонский институт. Кемберленд вам скоро надоест.

- Это дает мне возможность стать наконец на ноги. Я должен уехать из Нью-Йорка.

Фокс растопырил пальцы, словно выпуская на волю зажатых в кулаке бабочек. При этом он сказал нечто очень для него характерное - то, чего не мог выносить Фабермахер.

- Вы правы, - согласился он, - пройдет время, и вам будет совершенно все равно, что делать.

Даже страх перед профессором Риганом недолго смущал Фабермахера, и в конце концов он поддался уговорам Эрика, тем более что на него произвела большое впечатление перемена, происшедшая в Горине за последние годы. Фабермахера это очень заинтересовало, и он не знал, чему приписать появление в Эрике новой внутренней силы - просто ли течению времени или чьему-то успокоительному влиянию. И тут он обратил внимание на Сабину.

Она была сейчас красивее, чем пять лет назад, когда он с ней познакомился, но больше всего его поразила утонченная честность, с какой она относилась ко всем, включая своего мужа, ребенка и себя самое.

В день своего приезда в Арджайл, придя обедать к Гориным, Хьюго заметил, что она стройна, что у нее мягкие темные волосы и неожиданно светлые, спокойные глаза. Она накрывала на стол и хлопотала по хозяйству точно так же, как это делала бы на ее месте всякая другая женщина, но у нее была особая манера останавливаться и поворачивать голову, если она слышала что-либо для нее интересное, и ее спокойная веселость заставляла думать, что ей давно уже известен самый мудрый способ сохранять душевное равновесие. Она не отличалась особым интеллектом, но инстинктивно разбиралась в людях, и в этом отношении была умнее многих, кого он знал. Фабермахера очаровало то, что она совершенно не сознавала, насколько замечательны эти ее качества.

Она, казалось, понимала, что нужно Эрику, лучше, чем он сам, и Фабермахер догадался, что в этом маленьком домике Эрику была отведена отдельная комната не с целью подчеркнуть его значение как главы семьи, а просто потому, что это было ему необходимо. Когда Эрик, обуреваемый великодушием, предложил уступить эту комнату Фабермахеру, тот отказался, даже не взглянув на Сабину.