Живи с молнией

Через четыре дня Эрику стало известно, что Фабермахер уволен; он был потрясен, но вместе с тем втайне обрадовался, словно предчувствуя приближение какой-то развязки, которая даст, наконец, выход бурному отчаянию и обидам, накопившимся в нем за последние месяцы.

Траскер, сообщивший ему об этом по телефону, просил немедленно прийти. Слушая его возбужденный, гневный голос, Эрик ощутил желание бороться против Ригана со всей той бешеной яростью, которую он до сих пор изливал только на самого себя.

Когда позвонил Траскер, Эрик помогал Сабине мыть посуду после обеда и еще держал в руках мокрое полотенце. Он наспех рассказал ей о случившемся и ушел. Сабина не могла пойти с ним - ей не на кого было оставить Джоди.

Атмосфера, царившая в доме Траскеров, явно говорила о том, что произошла какая-то крупная неприятность. Обе девочки сидели на ступеньках веранды и, против обыкновения, были очень молчаливы. Они поздоровались шепотом, точно в доме лежал тяжело больной. На краю веранды стояли два потертых чемодана. В гостиной Траскер, облокотившись о подоконник, смотрел перед собой невидящим взглядом. Эллен молча вязала, ожесточенно перебирая спицами, а Фабермахер стоял, прислонившись к роялю, и его тонкое лицо искажала страдальческая гримаса, будто где-то вдалеке вот-вот должно было произойти что-то страшное, а он не мог даже криком предупредить об опасности, потому что голос его был слишком слаб.

Все с надеждой взглянули на Эрика, и тотчас же мимолетное оживление потухло. Фабермахер вдруг резко выпрямился, зашагал по комнате и быстро заговорил:

- Да, вот что я еще забыл. У меня в столе, в нижнем ящике, лежит маленькая черная записная книжка. Там есть некоторые вычисления, которые я так и не докончил. Перешлите ее мне с остальными вещами, когда я сообщу вам адрес. И где-то лежит книжка Френкеля. Она тоже мне понадобится.

Эрик переводил взгляд с одного на другого. Все было кончено, а он опять остался в стороне.

- Но разве вы не успеете до поезда собрать свои книги? - спросил он.

Фабермахер вспыхнул и круто обернулся к Эрику, словно только что заметив его.

- Неужели вы думаете, что я когда-нибудь переступлю порог этого здания? - спросил он. - Если такси повезет меня мимо, я закрою глаза, чтобы как-нибудь не увидеть этого человека. Боже мой, почему я его не убил! Схватить бы эту гадину за мерзкую высохшую шею...

Эрик и Траскер переглянулись.

- Ладно, Хьюго, - сказал Траскер. - Теперь уже все кончено.

- Нет, не кончено. Это никогда не кончится. Я всегда буду находить в себе силы сопротивляться только после того, как борьбе наступит конец и меня прикончат. И не только со мной так происходит, а со всеми, кто покорно подчиняется насилию. Я знаю это. Я это видел в Германии. Однажды ночью в лесу... впрочем, вам я уже рассказывал об этом, - сказал он, обращаясь к Траскеру. Он перевел взгляд на Эрика и заговорил обычным, почти непринужденным тоном: - Знаете, когда он меня вызвал, меня сначала разобрал смех. Он сидел напыщенный, лицемерный, похожий на старого волка, который только что сожрал младенца и проповедует своим волчатам, что не нужно обижать ближнего. Такой самодовольный, такой тупой! И все-таки жалкий. Я спрашивал себя: ну что, собственно, он может со мной сделать? И мне было смешно. Меня увольняют за антигосударственную деятельность, заявил он. Поразительная нелепость, просто бред какой-то! Ладно, сказал я себе, пусть будет так. Людям подобного сорта даже дыхание таких, как я, кажется опасным. Итак, значит, я оказался политически вредным. Потом выяснилось, что меня увольняют еще и за безнравственность. Это уже было не так смешно, как моя антигосударственная деятельность, но когда тебя называет безнравственным такой человек, как Риган, это тоже смахивает на фарс. И хоть не без горечи, а все же смеешься. Но, боже мой, тут-то он и начал. Это уже были не шутки. И тогда меня стал одолевать страх. Как слизь, как паутина, как той ночью в лесу в Шварцвальде...

- Ладно, - резко перебил его Траскер и отошел от окна. - Главное сейчас - решить, что делать.

- Остается одно: сесть в такси, когда оно приедет, дождаться поезда и уехать.

- Куда? - спросил Эрик. - Нельзя же так. Он не имеет права выгонять вас. У него нет никаких оснований. Антигосударственная деятельность? Но это слишком уж глупо. Безнравственность? Да в чем же вас обвиняют? Что вы, приставали к мальчикам, что ли?