Живи с молнией

Эрик рассказал ей о том, что произошло. Он старался быть как можно спокойнее, но ожесточение снова овладело им. Он шагал взад и вперед по комнате, бестолково и яростно размахивая руками. Вдруг он удивленно поглядел на свои руки и вспомнил, что точно так, бывало, жестикулировал его отец. Мальчиком Эрик в такие минуты стыдился отца - он казался ему каким-то совсем чужим. Но сейчас Эрик увидел себя таким же, каким запомнил отца, - униженным, ожесточенным, молчаливо проклинающим судьбу, так сурово обошедшуюся с ним. Мысль о том, что его ждет такой же бесславный конец, была Эрику невыносима. Нет, он не допустит, чтобы жизнь осилила его.

Когда он кончил, Сабина прошла в кухню и зажгла свет над плитой. Зашелестела бумага - Сабина разворачивала свертки. Положив в кастрюлю сосиски, она обернулась.

- Ты можешь как-нибудь изменить положение? - спросила она.

- Что я могу? - сказал он. - Я тут бессилен. Должен проглотить и сказать спасибо. Это значит, что еще целый год придется тянуть эту проклятую жизнь - ходить по улицам и видеться только вечером, по субботам. Разве могу я допустить, чтобы ты терпела все это еще столько времени? Честное слово, Сабина, просто не могу!

Она продолжала возиться с посудой, не поднимая головы. Эрик не сводил с нее глаз, но она упорно молчала.

- Я не помню, чтобы ты говорил мне об этом в прошлом году, - сказала она наконец. - Так сложились обстоятельства, и мы с ними примирились, верно?

- У нас не было другого выхода.

- А сейчас разве есть? Ты говоришь, что ничего не можешь поделать с Хэвилендом. Ну, не можешь, так не можешь. Значит, и волноваться ни к чему.

- О чем ты говоришь, не понимаю? - спросил он.

- Если нужно ждать еще год, значит, будем ждать, только и всего. - Она говорила очень деловитым тоном, почти без всякого выражения.

- Тогда почему же у тебя такой голос?

- Какой?

- Злой. Ты явно огорчена.

- Да, конечно. - Она наконец обернулась к нему и резко сказала: - Но совсем не потому, почему ты думаешь. Я ужасно огорчена и ужасно разочарована. Но я могу ждать. Я так охотно иду на это, что мне даже не хочется плакать, как бы ты этого ни добивался. Ни за что не заплачу!

- Я добиваюсь, чтоб ты заплакала? - удивленно повторил Эрик. - Ты с ума сошла? Зачем мне это?

- Чтоб ты мог рвать на себе волосы, вот зачем! Тебе хочется превратить это в ужасную трагедию. Да, все это страшно неприятно, но никакой трагедии тут нет. Ты хочешь страдать и мучиться, чтобы потом проявить свое благородство и бросить меня ради моего же блага. Так вот, никаких благ, кроме тебя, мне не нужно. Мне с тобой всегда хорошо. То есть, положим, это не так, - добавила она, уже перестав сдерживать гнев. - Но тебе незачем упрашивать меня потерпеть еще год. Я иду на это по собственной воле!

Эрик был потрясен ее яростью.

- За кого ты меня принимаешь? - сказал он. - Что же я, ослиный пуп, что ли?

Она сделала сердитое, но вместе с тем восхитительно женственное движение плечом.

- Очень изящное выражение! И это - молодой, подающий надежды ученый!

- Что ж, по-твоему, у ослов нет пупков? - не унимался Эрик.

Сабина взглянула ему в лицо - глаза ее ярко блестели. Оба разгорячились и, казалось, могли бы без конца продолжать этот нелепый спор, вместо того чтобы говорить о том, что их так волновало. Сабина наклонилась вперед и уперлась руками в бока, словно стараясь придать своим словам больше силы и значения.

- Конечно, есть, и, ей-богу, ты самый настоящий ослиный пуп. - Она снова подошла к плите. - Не стану плакать, вот и все. Сосиски уже готовы.

- Кто их будет есть?

- Я буду есть, - сказала она с ожесточением. - Я голодна, и что бы там ни было, а я буду есть.

Эрик молча смотрел, как она накрывала на стол. Она ходила по комнате и свирепо стучала посудой. Наконец она села за стол, но даже и это сделала с вызовом.

- Ешь! - скомандовала она.

Эрик не тронулся с места. Он ожидал от Сабины любой реакции, но такого себе не представлял. Он оказался просто идиотом, а она держалась изумительно. Эрик никогда еще не любил ее так, как в эту минуту, и знал, что запомнит ее такой на всю жизнь.

Однако отступать было нельзя, он не мог взять назад все то, что он наговорил ей. "Ах, Хэвиленд, - подумал он, - будь ты навеки проклят за то, что ты сделал с нами!"

Он поймал взгляд Сабины. Теплая волна взаимного понимания захлестнула обоих, и через секунду Эрик стоял перед ней на коленях и, зарывшись лицом в ее платье, плакал. Плечи его тряслись от горьких рыданий. Сабина целовала его волосы и шепотом повторяла:

- Родной мой, увидишь, все будет хорошо. Ну, не плачь же, пожалуйста!

Она тихонько покачивала его в своих объятиях.

- Не плачь, милый. - Она прижимала его к себе изо всех сил, но никак не могла унять судорожные всхлипывания. - Люби меня, - прошептала она, потому что я тебя люблю. Я буду ждать тебя вечно. Только не плачь. Ты увидишь. Все будет замечательно.

Шепот ее проникал ему глубоко в душу, и оттуда поднималась волна благодарности. Эрик знал, как ему необходимо все, что она могла ему дать, но ничто, даже ее любовь, не могло унять эти необъяснимые безудержные слезы.

3