Копна его курчавых шоколадных волос походила на мочалку, нос на картошку, а рыхлое полное тело молило о спорте и здоровом питании.
Марсель, как называли его близкие, откровенно презирал прожигателей жизни вроде Миши.
Его удивил и разволновал телефонный звонок «мажора». Мишу разозлил отказ администратора забронировать билет и он настоял соединить его с хозяином.
Кроме неприязни к сливкам общества, Арсений умел в нужный момент лебезить перед ними.
— Мише-е-е-е-ль! — слащаво протянул он в трубку, вызывая у Миши приступ зубовного скрежета. — Что произошло? Чем мой скромный бар заслужил внимание такой важной персоны?
Сочившееся из каждого слова лицемерие вызвало у Миши ответное действие:
— Ты преуменьшаешь себя и бар, дружище! Ты знаешь, что говорят о твоих концертах? — Миша закинул удочку.
Марсель не устоял перед хитрой лестью Миши и выхлопотал место возле сцены, но так, чтобы столик был скрыт от артистов.
— Чертова Фиона! — прошипел Миша, сбросив телефонный звонок…
Возле стеклянного здания бара толпились подвыпившие парни, подъезжали дорогие автомобили, небрежно паркуясь на стоянке.
Миша дождался момента, когда толпа молодежи хлынула внутрь бара, и вышел из машины.
Охранники грубо выталкивали неугодных гостей, пьяных или обдолбанных дебоширов, девиц легкого поведения, заглянувших на чужую территорию.
Миша пробирался внутрь сквозь шум и крики, коря Фиону на чем стоит свет. Проспиртованный от нетрезвого дыхания гостей воздух смешивался с парами жидкости для вейпа и сладковатым дымом кальяна, вызывая тошноту.
Марсель сдержал слово: небольшой круглый столик скрывался за декоративным занавесом. Миша протискивался к своему месту, бесцеремонно расталкивая плечами посетителей. Администратор сверила номер брони, изобразив на лице кислую мину недовольства настойчивостью Миши.
Михаил шумно выдохнул и опустился на кресло. Гости хлестали коньяк и курили кальян, громко смеялись. А он, как последний идиот, пил сок и ждал повторения чертовой песни, забравшейся под кожу…
Стриптизерши крутили задом под Röyksopp Here she comes again, разогревая публику.
Посетители свистели и улюлюкали, призывая артистов начать концерт. Они выкрикивали имена музыкантов, выражая восторг и нетерпение. До ушей Михаила доносились рваные возгласы: «Макс», «Фиона», «Марсель», «Тина».
Лицо Миши отражало мучительный протест нахлынувшим чувствам. Они, словно пожар, стремились поглотить его и оставить после себя жалкое пепелище… Откуда в девчонке эта искренность, вспарывающая защитную оболочку его сердца, словно лазерный луч?
Тусклое свечение мягко озарило сцену. К микрофону, заключённому в голубоватый кружок света, подошёл Марсель. Звук его грузных шагов поглотил восхищенный рёв поклонников. Они выкрикивали его имя, отчаянно аплодируя.
Марсович тепло поприветствовал гостей, пообещав приятный досуг и качественный рок. В клетчатой рубашке и джинсах он больше походил на студента-ботаника или зануду преподавателя, чем на рок-музыканта.
Арсений взмахнул рукой, ударив по струнам акустической гитары, и громко позвал остальных музыкантов. Посетители вторили ему, как Снегурочке на утреннике, потерявшей Деда Мороза.
Резво, как молодые жеребцы, на сцену выскочили музыканты. Марсель представил каждого из них под оглушительный восхищенный гул толпы: Тину — невысокую блондинку с короткой стрижкой в платье воспитанницы монастыря, Макса — чернокожего барабанщика в винтажной кепке и очках в круглой оправе, Фиону…
Фиона… Ударом под дых прозвучало ее имя. Миша высунулся из-за скрывающей его столик драпировки, чтобы рассмотреть жену.
На этот раз девчонка превзошла себя, вытравив из головы Миши образ милой пчелки: короткая кожаная юбка едва прикрывала край ажурных чулок, высокие ботфорты поблёскивали в свете софитов обилием железных деталей. Неизменным оставался макияж и зелёные косички.
Воздух накалился до предела. Звенящая тишина, повисшая в баре, прерывалась легким касанием барабанных палочек Макса. К звукам ударных присоединились гитары и клавишные Тины, растворяясь в аплодисментах и овациях гостей.
Всеобщее помешательство походило на транс. Марсель играл гитарное соло, приручая гостей к своему присутствию, позволяя выплеснуть эмоции.
Когда они немного стихли, сердце Миши пронзило током от знакомого голоса.
слова забирались под кожу знакомой нестерпимой болью. Словно все в этих словах — боль. Любая песня, любые слова в устах Даши пронзали его сердце болезненным уколом.
Марсель улыбался, обнимая ее взглядом, а когда вступил в припев протяжным баритоном, его лицо озарилось неподдельным восторгом.