Живите вечно.Повести, рассказы, очерки, стихи писателей Кубани к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне

— Никто не имеет права держать нас под замком, — кипятился Юрка Васильев. — Пусть немедленно дают увольнительные!

Но увольнительные не давали. И тогда первым по — настоящему взорвался тот, от кого мы этого меньше всего ожидали — наш помкомвзвода.

— Да гори оно все синим огнем! — стукнул кулаком по стене Сашка Блинков. — Я что, не человек? Мне что, в город не надо? Или, может, я набивался в помкомвзводы? В самоволку надо идти всем.

— Тогда вперед! — подхватил Витька ЗаклепеТико.

— Посадить на губу могут одного — двух, — развивал свою мысль Сашка. — Троих от силы. Весь взвод, однако, не посадят. Места не хватит.

— Точно! — поддержал его Юрка Васильев. — Да и какая же это самоволка, если приказом наркома нам присвоены командирские звания…

Невдалеке от казармы глинобитная стена под колючей проволокой имела удобную седловинку. Ею, надо думать, пользовалось не одно поколение курсантов, потому что глина в этом месте была отполирована до блеска. Однако сейчас этот путь был для нас неприемлемым, через него могли уйти незамеченными один, от силы двое. Кто-то предложил отодрать фанеру на окне, которое выходило на боковую улицу. Попробовали — получилось. И даже не бросалось в глаза, если потом поставить фанеру на место. Эту операцию поручили дежурному по роте Боре Соломонику. Обратно уже по одному можно было возвращаться и старым, испытанным способом.

В самоволку пошли даже те, у кого в городе не было ни дел, ни знакомых. Я очень хотел встретиться с Таней, но совсем не был уверен, что она обрадуется мне. Вот уже две недели, как я не заглядывал в санчасть.

Все получилось глупо до смешного. Когда вечером меня вызвала Валя Румянцева, и мы стояли, беседуя, под деревом, возле проходной появилась Таня. Она шла на дежурство и, проходя мимо, сделана вид, что не заметила меня. Но я-то знал, что заметила. Возможно, не так все было бы обидно, если бы между мною и Валей и в самом деле существовал тайный сговор. Я уже с первых слов догадался: меня она вызвала только потому, что вот так, прямо и откровенно пригласить Сашку ей было неудобно. Ох, уж эта логика влюбленных! Ставить меня в дурацкое положение удобно, а позвать того, кто ей действительно нужен, — извините, нет. Но чего не сделаешь ради близкого человека!

— Все беру на себя, милая Валя, — пообещал я. — Вы завтра же встретитесь с моим другом Сашей Блинковым.

— Получается как-то нехорошо, — с сомнением покачала она головой, и ее теплые глаза все с той же

растерянностью поглядели на меня. — Неудобно, что он обо мне подумает?

— Неудобно курсанту становиться в строй с зонтиком, — ответил я. — А все, что естественно, то удобно. Ведь только что, вызывая меня, вы совсем не думали об этом. А тут…

К моему неожиданному посредничеству Сашка отнесся снисходительно. Он засмеялся, по обыкновению вытянув трубочкой губы:

— Я это, однако, знал еще тогда…

— Когда тогда?

— А когда ты мчался к проходной, как спущенный со сворки гончак. Только что голос не подавал…

Таня вообще не захотела объясняться на эту тему.

— Что ты, Женечка, переживаешь? — сказала она, глядя куда-то в пространство. — Рано или поздно это должно было случиться. Просто я не думала, что все кончится так быстро.

— Таня, Таня, о чем ты говоришь! Все это не имеет к нам никакого отношения, — взывал я к ее благоразумию. — Это все из-за Сашки Блинкова.

— Да, я не думала, что все пройдет так скоро, — твердила она, не в силах избавиться от своей навязчивой мысли. — Я не виню тебя. Ты совсем мальчик. Просто ты еще не дорос до настоящей любви. Об одном прошу, не приходи больше. Никогда…

И все-таки я не мог не пойти к ней в тот вечер. Если слухи верны, может случиться, что мы больше никогда не встретимся.

После поверки, когда старшина Пронженко удалился в свою каптерку, мы развернули скатки и уложили шинели под одеяла, по возможности, придав им очертания человеческой фигуры. Потом, переодевшись в чистое обмундирование, по одному попрыгали через открытое окно на улицу, а Соломник быстренько замел следы — закрыл створки и поставил крашеную фанеру в оконный проем.

Опасаясь встречи с патрулями, я пробирался темными переулками. Из открытых дворов накатывал оглушающий аромат цветущих гиацинтов, и первые ночные бабочки роились возле редких уличных фонарей.

На мой стук Таня открыла не сразу. Наконец, я услышал, как звякнула цепочка.

— Кто там?

— Телеграмма, — тоненьким женским голосом пропел я.

Она быстро отворила дверь и замерла на пороге все в том же своем халатике и шлепанцах на босу ногу. И все та же лампа, затененная абажуром, горела на столе. Какую-то секунду она колебалась, но потом лицо ее просветлело, она обняла меня и прижалась прямо на порожках всем своим сильным горячим телом.

— Ты сделал подкоп? — тихо спросила она и засмеялась.

— Нет, я пошел по другому пути — выломал окно.

— Дурачок, я сразу узнала твой голос.

Мы входим в комнату, и Таня усаживает меня рядом с собой. Ее чуть вздрагивающие пальцы касаются моего лба, моих бровей.

— Темно, — вздыхает она. — А я ведь так и не знаю, какого цвета у тебя глаза. Иногда мне кажется, что они карие, иногда — зеленые.