Живое море. В мире безмолвия

Вторым ориентиром Тавера выбрал куст на дюнах и гребень холма. Но за тридцать пять лет здесь вырос целый лес… Последним ключом служила точка в оливковой роще, сопряженная с ветряной мельницей. Мы все глаза проглядели, вооружившись биноклями, но мельницы не нашли. Немало нелестных замечаний было высказано в адрес лейтенанта Тавера, которому явно следовало бы поучиться картографии у Роберта Стивенсона.

Мы решили искать на берегу. Погрузили в машину доски, чтобы соорудить вышку, и покатили по пыльным дорогам, опрашивая местных жителей. Никто не помнил никакой мельницы, однако в одном месте нам посоветовали обратиться к старику евнуху. Он встретился нам на дороге: дряхлый восьмидесятилетний хромой старец с обрамленной белым пушком блестящей лысиной. Трудно было угадать в нем когда-то упитанного заправилу арабского гарема. В потухшем взоре старца вспыхнул обнадеживающий огонек.

— Ветряная мельница? — проскрипел он. — Я проведу вас к ней.

Мы прошли с ним несколько миль; наконец добрались до какой-то груды камня и, не мешкая, воздвигли вышку. Вдруг старик, озабоченно поглядев на меня, пробормотал:

— Тут подальше была другая мельница…

Он показал нам еще одну груду развалин. Мы с ужасом заметили, что он старается припомнить, где стояла третья мельница. Казалось, махдийское побережье — сплошное кладбище мельниц.

Мы вернулись на «Эли Монье» и устроили совет. Решили положиться на акваланги и вести поиски так, как если бы вообще ничего не знали о местонахождении корабля. Собственно, так оно и было. Сведения были очень скудные: судно лежит где-то поблизости на глубине ста двадцати семи футов. Эхолот показывал, что дно почти совсем гладкое, с небольшими неровностями. Мы долго кружили, пока не пошли глубины, близкие к данным Тавера. Теперь круг поисков намного сузился, и мы опустили на дно сеть из стального троса площадью в сто тысяч квадратных футов. Получилось нечто вроде американского футбольного поля с поперечными линиями через каждые пятьдесят футов. Суть подводного «матча» заключалась в том, что аквалангисты плавали вдоль линий, изучая грунт по обе стороны. За два дня мы осмотрели всю площадь, но счет был явно не в нашу пользу.

Лейтенант Жан Алина вызвался прокатиться на подводных санях. Мы протащили его на буксире вокруг стальной сети; он ничего не нашел. Уже пять дней прошло в бесплодных поисках. Вечером мы с горя постановили перейти ближе к берегу.

На следующее утро наш начальник Тайе, не полагаясь на сани, решил плыть, держась за трос, на буксире у вспомогательного катера.

Помню, утром шестого дня я уже ни на что не надеялся; за все время наших поединков с непокорной морской стихией у меня не было такого мрачного настроения. Мысленно я сочинял рапорт начальству в Тулоне, объясняя, почему счел нужным неделю занимать две плавучие единицы военно-морского флота и тридцать человек на поисках судна, которое было обследовано еще в 1913 году. Нетерпеливый Пуадебар напоминал скорее разгневанного адмирала, чем патера.

Вдруг — крик наблюдателя. На залитой солнцем глади моря мелькала оранжевая точка: сигнальный буек Тайе. Значит, подводный пловец обнаружил что-то важное! Тайе всплыл, выдернул изо рта мундштук и завопил:

— Колонна! Я нашел колонну!

Старые записи указывали, что одну колонну, в стороне от судна, оставили, когда пришлось прекратить работы. Теперь корабль не уйдет от нас! Мы зашли на ночь в Махдиа и основательно кутнули, как и положено морякам, отыскавшим сокровище. Город гудел. Прошел слух, что мы нашли мифическую золотую статую, о которой тридцать лет толковали все местные легенды. Молва превратила источенную моллюсками колонну в золотой клад. Нас без конца поздравляли восторженные почитатели.

С рассветом закипела работа. Мы с Дюма нырнули первыми и разыскали наш основной объект. С виду ничего похожего на корабль. Оставшиеся на дне пятьдесят восемь колонн покрылись толстым слоем растительности и живых существ. Поглощенные илом загадочные цилиндры едва выступали над грунтом. Мы призвали на помощь все воображение, чтобы мысленно воссоздать очертания корабля. Измерив площадь, занятую колоннами, мы получили цифры, отвечающие длине судна в сто тридцать и ширине в сорок футов. Внушительно для той поры! Другими словами, древний корабль вдвое превосходил водоизмещением стоявший наверху «Эли Монье».

Корабль лежал в прозрачной воде на теряющейся вдали голой илисто-песчаной равнине и представлял собой подлинный оазис для рыб. Над экспонатами подводного музея плавали крупные полиприоны. Среди облепивших колонны губок не было видов, представляющих промышленный интерес. Дотошные ловцы губок — современные греки — очевидно, собрали все, что им годилось. Возможно, они подняли также и мелкие предметы искусства, возвратив себе много веков спустя кое-что из украденного римлянами.