Живое золото

Но и это еще не все. Хуже всего было то, что само его дело оказалось под угрозой. Все больше арабов начинали заниматься работорговлей. Большинство новичков предпочитали действовать на юге и на востоке, в районе Момбасы и Дар-эс-Салама, но некоторые начали пробираться севернее, в охотничьи угодья Харита, принялись конкурировать с ним и даже затевать свары с туарегами. Уже одно это было достаточно скверно. Но, кроме того, один рослый атейба, работорговец по имени Салех Мохаммед эль-Тикхейми, решил добиться господствующего положения в Чаде и Судане. Похоже, у этого рябого араба было много денег, много влиятельных друзей и совершенно непомерные запросы. Подобно Хариту, он не привык, чтобы у него имелись сколько-нибудь серьезные соперники. Судя по обстоятельствам, одному из них предстояло вскоре умереть – возможно, угодив в засаду.

Вот какие трудности несет с собой преуспевание.

От размышлений о нелегкой доле работорговца Харита отвлек неслышно возникший у его столика худощавый грек, лицом напоминающий крысу. Харит невольно сделал знак от дурного глаза. Грек усмехнулся и присел напротив.

– Не ты ли будешь Мустафа ибн-Харит, добрый человек? – спросил грек. Он говорил на грубом арабском, распространенном на побережье.

Харит холодно кивнул.

– Я принес тебе привет от твоего двоюродного брата из Огилы, – сказал грек. – Доктор-француз вылечил ему глаза, и твой брат уже поправляется.

– Это хорошая новость, – степенно произнес Харит. – Ты проделал долгий путь, чтобы сообщить мне об этом.

– Пути торговцев неисповедимы, – сказал грек. – Так получилось, что я посетил Огилу по пути в Ливию, в Эль-Джезиру. – Он внимательно посмотрел на собеседника, но для Харита это название ничего не значило. Эль-Джезира была всего лишь маленьким захолустным городишком, затерянным в Сахаре. Американцы построили там базу для своих самолетов. В общем, ничего интересного.

– Из Эль-Джезиры, – продолжил грек, – я обычно возвращаюсь на автобусе в Бенгази. Но на этот раз я почувствовал, что для меня может найтись важное дело на юге. Я всегда отправляюсь туда, куда меня ведут дела.

Теперь Харит понял, что у грека к нему какое-то дело. Он заказал две чашечки кофе и мрачно произнес:

– Это долгая дорога.

Грек кивнул.

– Самый важный город на юге Сахары – это Форт-Лами, а самый важный человек в этом городе – это Мустафа ибн-Харит, чье имя известно во всех городах побережья. Бедный торговец будет счастлив провести несколько недель в этой ужасной пустыне, вдали от дома, лишь бы оказать услугу такому человеку. Любой торговец, который хоть раз слышал о щедрости Мустафы ибн-Харита эль-Хаджи, преодолел бы и вдесятеро большее расстояние, лишь бы сложить к его ногам важные сведения.

Харит воздел глаза к небесам.

– Ты слишком добр, о юноша! Я смиреннейший из слуг Аллаха, бедный торговец, желающий лишь одного – жить в соответствии с Кораном и творить благие дела, насколько мне позволяют мои скудные средства.

– О! – воскликнул грек. – Теперь я вижу, что твое великодушие уступает лишь твоей скромности. Такой человек благословен в глазах Аллаха великого, всеведущего.

– Ты – правоверный? – резко спросил Харит.

– Правоверный, хвала Аллаху, – ответил грек.

Харит кивнул. Знает он этих греков: в Африке они мусульмане, в Европе – христиане, а на самом деле единственный их бог – выгода.

– Я не имею чести знать твое имя, друг мой.

– Меня зовут Расим Николаи Прокопулос, – представился грек.

– Итак, дорогой Расим, ты говоришь, что у тебя есть какие-то сведения для меня?

– Да, господин, – сказал грек. – Только важность этих сведений и уважение к твоей репутации могли заставить меня пожертвовать многими неделями торговли и приехать сюда, чтобы рассказать тебе о том, что стало мне известно.

Теперь начался торг. Харит презрительно скривил губы:

– Обычно ценность сведений преувеличивают. Впрочем, если ты докажешь их полезность, ты получишь соответствующее вознаграждение. Если сведения действительно важные, я заплачу тебе восемь или даже девять тысяч франков.

Прокопулос привык иметь дело с самыми разнообразными валютами. Он легко мог перевести французские франки в египетские фунты, а фунты – в американские доллары. Восемь тысяч франков равнялись семнадцати египетским фунтам или пятидесяти вожделенным долларам США.

– Уж не ослышался ли я? – спросил Прокопулос. – И такую сумму ты предлагаешь мне, тому, кто принес новости, стоящие не меньше двухсот тысяч франков?

– Что за мечта скупца! – рассмеялся Харит. – Я могу заплатить двенадцать тысяч франков в том случае – но только в том, – если сведения действительно окажутся ценными. Но сперва я должен их услышать.

Грек встал из-за стола и холодно поклонился. Его худощавое лицо потемнело от гнева.

– Девять тысяч франков! – произнес он дрожащим голосом. – Двенадцать тысяч франков! Это во столько-то ты ценишь мои сведения и мое долгое путешествие? Так-то ты меня уважаешь? Это столько ты готов заплатить за дело, касающееся жизни или смерти? Ну что ж, пусть будет так! Я лучше уйду без единого гроша, чем соглашусь принять такую ничтожную сумму. Прощай, Мустафа Харит!