Читаем Живое золото (СИ) полностью

Для сакраментального разговора наследник выбрал подходящий момент. Он объявил о разрыве тогда, когда после совместного завтрака они с Ольгой направились в фамильный склеп Левиафани. Там, согласно обычаю, девушка раз в неделю воскуряла благовония перед могильными брикетами предков.

Дело в том, что в двадцать первом веке, когда человек умирал, его тело перерабатывали и превращали в портрет усопшего - плоский, в полный рост, размером с ладошку, похожий на пряничного человечка. Такие брикеты-портреты могли храниться несколько столетий. В склепе Левиафани было около полусотни портретов, стоявших внутри ниш в серых гранитных стенах. Посреди склепа под колпаком из стекла горел факел - символ памяти об усопших. Среди тишины громко тикали часы, отсчитывавшие время до воскресения всех умерших.

Ольга стояла молча, держа в руке дымящуюся палочку с восточным благовонием. Светло-розовый дымок улетал в нишу, где на подставке стоял портрет её недавно скончавшегося отца. Воздух постепенно наполнялся тонким, неуловимым ароматом.

Руки Левиафани, одетые в жёлтые перчатки по локоть, казались неестественно длинными. Тонкий стан чуть изгибался назад. Ольга напоминала большую, длинноногую птицу, не умеющую летать, но ходящую по земле с царственной величавостью.

- Понимаешь, Оля... - бессвязно, морща лоб от головной боли, начал объясняться Андрей. - Я хочу сказать, что мы... то есть я... теперь, когда я избран... понимаешь...

- Я всё знаю, - тихим, низким голосом прервала его Ольга. - Мне друзья всё сообщают, что в высших кругах творится. Ты хочешь стать императором. Или погибнуть... Зачем ты этого хочешь? Ну, зачем тебе это нужно?

- Я... это... Я хочу изменить Россию, - запинаясь, квёло проговорил Рублёв.

- Ты выбрал не то слово, Андрей. Не изменить, а преодолеть. А преодоление России - задача запредельная... Лучше подумай обо мне. Жить со мной, быть вольным художником - это ведь лучше! Так ты большую пользу России принесёшь...

- Может быть... Но я все-таки человек. Я люблю себя, да. Люблю! И хочу славы. А стихами её в наши дни не добьёшься.

Тонкие и прямые, как стрелы, брови Левиафани удивлённо поплыли вверх, лоб и переносица чуть наморщились. Острый подбородок показался ещё острее.

- Слава - это почётная форма позора. Ты разве этого не знаешь? - Ольга бросила на юношу вопрошающий взгляд. - Ты будешь править, а газетчики по всему свету будут мыть твоё грязное бельё... Если ты думаешь, что это почётно, то ты ошибаешься.

- Может быть... Но я не только славы хочу, но и власти, - Рублёв еле собирал рассыпавшиеся мысли воедино. Диспут, затеянный Ольгой, пришёлся явно не ко времени.

- Приятнее хотеть власти, чем иметь ее. Мой отец имел её - и всё потерял... Вот он - куколкой на полочке стоит, - изящным жестом девушка указала на плоскую фигурку в нише. - И всё оттого, что Григорию Восьмому не угодил... Мнениями не сошлись.

- Не будем воспоминать о Восьмом. Его давно все прокляли... Его сожгли и прах по ветру развеяли. Пыль, пыль - всё пыль... - монотонно тянул Рублёв. Его клонило в сон. - И цари - пыль. И все люди пыль. И жалеть их нечего.

- Да... Верно говоришь. Но пыль, она хорошо помнит всех, кто по ней прошёлся, - сказала Ольга, мелодично постучав пальцами о серую полочку под фигуркой отца. - Где пыль, где грязь, там и жизнь. И тебя вся пыль, по которой ты пройдёшься, запомнит... И потом на твою могилу ворохом ляжет.

- Ну, это уже мне всё равно будет. Трава не помнит, на чьей могиле растёт - героя или подлеца. Ей всё равно, чьи соки со-сосать. Так и пыли твоей...

- Ой, ошибаешься... - Ольга на минуту замолчала, а потом продолжила - уже другим голосом. - Надоело мне спорить обо всём этом. Давай лучше помолчим. Послушаем тишину... На прощание. Ей есть что нам сказать. Обоим...

Молодые люди сели на небольшую скамеечку у стены склепа. Андрей довольно долго молчал, голова шла кругом - не то от не прошедшего ещё похмелья, не то от опьянения властью. Ольга тоже молчала, показывая всем своим видом, что ей нет дела до его размышлений. Её голова с аккуратно убранными в каре волосами чуть наклонилась назад, но спина была прямой, как струнка. Губы чуть шевелились - девушка беседовала с усопшими...

Голова Андрея шла по кругу, ему - разомлевшему от моховой настойки - невыносимо хотелось спать. Он поник, откинул голову и замер без движения. Ольга спросила, что с ним. Андрей не отвечал. Ольга затормошила его - никакой реакции. Юноша спал, чуть похрапывая и блаженно улыбаясь во сне. Моховым перегаром от него несло за версту. Левиафани тряхнула друга ещё раз и, презрительно скривив губы и запрокинув голову, прямой походкой вышла из склепа.

- Когда протрезвеешь, возьмёшь ключ в папиной нише и выйдешь, - сказала она перед тем, как закрыть дверь. Андрей смог только что-то нечленораздельно промычать в ответ...

Отношения были испорчены, любимая женщина - потеряна, наверное, навсегда.

Но путь к престолу был свободен.



СВОБОДЕН НАКОНЕЦ




Перейти на страницу:

Похожие книги

Эмпиризм и субъективность. Критическая философия Канта. Бергсонизм. Спиноза (сборник)
Эмпиризм и субъективность. Критическая философия Канта. Бергсонизм. Спиноза (сборник)

В предлагаемой вниманию читателей книге представлены три историко-философских произведения крупнейшего философа XX века - Жиля Делеза (1925-1995). Делез снискал себе славу виртуозного интерпретатора и деконструктора текстов, составляющих `золотой фонд` мировой философии. Но такие интерпретации интересны не только своей оригинальностью и самобытностью. Они помогают глубже проникнуть в весьма непростой понятийный аппарат философствования самого Делеза, а также полнее ощутить то, что Лиотар в свое время назвал `состоянием постмодерна`.Книга рассчитана на философов, культурологов, преподавателей вузов, студентов и аспирантов, специализирующихся в области общественных наук, а также всех интересующихся современной философской мыслью.

Жиль Делез , Я. И. Свирский

История / Философия / Прочая старинная литература / Образование и наука / Древние книги