Живое золото (СИ)

- Интересно вы говорите... Я бы такого не выдумал, - с грустной иронией проговорил палач, когда Рублёв закончил свой рассказ. - Но и я записывал, что происходило с моими... несчастными. С теми, в общем, кого я казнил. Я ведь много с кем так же, как с вами, общался... Потом записки пригодятся - может, какой писатель по ним роман напишет. Человека познает... Был у меня такой случай. Одного несчастного, Анчуткина, провожал я - его за ересь приговорили, он не как все думал. Сам был такой ма-ахонький, на голову меньше меня, юркий, зубастенький, с потными руками да быстрыми глазками. Неприятный тип, в общем. Я с ним и говорить не хотел, когда к нему в камеру пришёл - сел напротив и начал молчать. И он тоже. Я молчу и он молчит. И главное - я по лицу его подвижному понимал, о чём он молчит! Да и он мои мысли, наверное, как-то читал. Так вот мы и сидели друг напротив друга и молчали. Часами. На разные темы. Сначала о политике, потом о свободе, потом о жизни. Так вот, под утро Гус домолчался до такой ереси, что я просто встал и вышел из комнаты! Вышел и плакал. И отказался казнить этого человека. Слишком странно он молчал...

- И что? Казнили его в конце концов? - оживился Андрей.

- Не-а. Казнь не состоялась. Никто из штатных палачей не захотел убивать того, кто ТАК молчал. Бог любит таких, молчаливых... Отпустили его, до сих пор где-то бродит, наверное. Его и смерть не возьмёт. Он с ней общего языка не найдёт - они из разных реальностей.

- Молодец Анчуткин! - хохотнул Рублёв, отбросив ладонью волосы назад. - Победил смерть! Сделал свой выбор... Да, да... А я так скажу. Вот меня тоже проверяют, готов ли я к власти или не готов, казнить меня или короновать... И главное - никогда не знаешь, чем всё кончится. Вот неопределённость эта меня больше всего изводит... Если бы сразу мне сказали: "Вот завтра ты умрёшь", - я бы, кажется, только успокоился. А так - волнуюсь, терзаюсь... Лезешь всю жизнь на высокое место, а потом оказываешься в низком и сыром... Да, да. Легче падать в бездну, чем висеть над ней. Во как! Хорошо сказал! - Андрей сам улыбнулся произнесённой им фразе. - Запишите это, для мемуаров. Для истории.

После этих слов Рублёва Пикус замолчал, потирая руку об руку. Его узкое морщинистое лицо изображало мучительную работу мысли. Промолчав несколько минут, он промолвил:

- Знаете, Андрей Тимофеич... А мне ведь поручено вас казнить. Смертная казнь второй степени - без боли, без страха. От инъекции во сне. Вы уснёте, а я вам укол сделаю... Чик - и всё. И вы мертвы. Теперь это так делается...

- И что?

-А то. Я этого делать не буду, -Пикус шмыгнул длинным носом и затих, ожидая Андреевой реакции. - Как тогда, с Анчуткиным. Пусть другие делают...

Лицо подопытного не изменилось.

- Делайте что хотите, - коротко бросил он. - Мне уже всё равно. Знаете, когда мне было восемнадцать, я говорил: "Если мне скажут: "Если ты ляжешь сегодня спать, то больше не проснёшься", - я всё равно лягу спать". И сейчас я поступлю точно так же. Я лягу и усну. А вы поступайте, как знаете. Хотите, делайте укол мне, хотите - себе. Хотите - уходите. Мне всё равно. Мне эти эксперименты надоели...

Пикус сидел, не смея пошелохнуться. Рублёв картинно потянулся, широко зевнул, лёг на свою кровать и повернулся лицом к стене. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только ровным дыханием Андрея.

Палач несколько минут подождал, пока он заснёт. Поёрзал на стуле. Осторожно, чтобы не издать ни звука, встал. Повертел в руках шприц с ядом. Вздохнул. И вышел неслышными шагами, на цыпочках.

Когда дверь за ним затворилась, Рублёв отвернулся от стены, сел на постели, тихо проговорил: "Так я и знал. Опять балаган..." - и налил себе моховой настойки из графина.

Надо было как-то скоротать ночь.

УМИРАТЬ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ВЕСЕЛО

Следующее утро выдалось непогожим: хмуро, волгло. Рано-рано Андрея разбудили толчком в спину двое человек в масках, грубого вида. "Собирайся. Идём", - сказали они.

"Вот и всё, - подумал Рублёв. - Последние проверки прошли. Теперь казнить будут". Быстро оделся и пошёл за ними - сначала в лифт, вознёсший его на верхние, сотые этажи Хрустального дворца, а потом на лестницу, возвышавшуюся над крышей. Там его ждали люди с оружием в руках, неприветливые, похожие на средневековых стражников.

Внизу клубился сизый, полупрозрачный туман. Небо было плоским, тёмно-серым. По длинной лестнице стражи, одетые в тёмные плащи до пят и маски в виде перевернутых треугольников с прорезями для глаз, возвели Андрея на небольшую дощатую площадку, с которой открывался вид на бесконечные просторы, таявшие в дымке. С этой высоты ничего нельзя было различить там, на земле. Сверху, над Андреем и стражами, парил попугай Сарториус, гортанным голосом выкрикивая указания палачам - атлетического сложения мужчинам в набедренных повязках, сандалиях и таких же масках.