Живой товар

Наш участок — самый крайний, поэтому из наших шести соток сначала получилось семь — через дорожку рядом лес, — а потом тринадцать: соседи, уезжая в Америку, продали родителям свой надел. Так мы сразу стали настоящими помещиками — и сад, и огород, и даже на что-то похожее жилье. Сосед Боба был большой рукодельщик.

Вот от этого коттеджа ключи мама мне и вручила.

Пока мы ехали по городу, я участия в разговоре почти не принимала. Сказала только, что в деревню Квочки надо ехать по Южной трассе, за станцией Кульбаба свернуть через переезд, а там я покажу.

С этой Кульбабой был смешной момент: один приезжий из тогда ещё Ленинграда, человек начитанный, но в наши края попавший впервые, жутко заинтересовался этим названием и начал увязывать его с курганом Куль-Оба и скифскими бабами. А когда я ему разъяснила, что это всего-навсего одуванчик, очень разочаровался, но потом воспрянул духом и начал выводить уже название одуванчика из славного скифского прошлого… «С раскосыми и жадными глазами». Интересно, кто появился раньше: скифы или одуванчики?..

Городской пейзаж сменился сельским краевидом. Кстати о разнице в родственных языках: я не принадлежу к ярым сторонникам свирепого и повсеместного перехода на родную независимую речь, но никто меня не убедит, что чисто славянское образование «краевид» хуже, чем немецкое «ландшафт» или французское «пейзаж», то есть сельский вид, особенно в вышеупомянутом словосочетании «городской пейзаж»…

Перемена зрелища плюс ленивое блуждание по тропкам свободных ассоциаций благотворно подействовали на настроение. С медленным скрипом колков отпускались перетянутые за последние дни струны, становились мягче задубевшие мышцы на спине, у самого затылка…

Я вполуха участвовала в светской беседе, что завязалась на передних сиденьях. Батищев распускал хвост перед смутно знакомой девушкой, а Ира поддерживала разговор — поначалу немного неуклюже, а потом все свободнее и легче. После года за границей, в море чужого языка и быта (тут меня передернуло), не сразу вспоминались, видно, нужные слова и тон диалога.

Еще когда мы шли к машине, она спросила:

— Этот приятель твой про меня все знает?

— Ничего не знает. Я сказала только, что тебе известно кое-что лишнее и потому за тобой охотятся. Сама решай, что рассказывать, что нет — и когда.

Впрочем, сейчас у них разговор шел ни к чему не обязывающий, где-то на уровне предпоследней ступеньки перед флиртом, а острые углы она обходила за два квартала.

А у нас с Димой как-то и разговоров таких не было. Как-то у нас все напрямую пошло, в лоб, прямо копытами по клумбам, с самой первой его фразы: «Хочу жениться». Старые мы, наверное, для этих пируэтов и антраша, а может — просто другие. Жизнь сделала другими… Знать бы, когда он приедет. Если приедет вообще. Дела его таинственные могут задержать. Или скажет, что дела. Дела у него таинственные, сам он таинственный и Надюша пока молчит, и СИС её молчит…

Ух, каким духом в открытое окно потянуло! Гречиха цветет, что ли? Или маслина дикая? До чего же я темная и ни разу не грамотная…

А ведь это впервые за всю неделю появилась возможность неспешно подумать о наших отношениях. С работы не успела выйти — Колесников собственной персоной тут как тут, а на работе только задумаешься — сразу звонит, прямо телепат какой-то.

Нет, по существу я ни о чем не жалею и ни на что не жалуюсь. За сколько лет первый раз во мне нормальную женщину увидели! Которую баловать надо, опекать, всячески ублажать и бдительно охранять. Все это очень приятно, кто спорит…

Только как-то слишком уж мертвой хваткой, до костей мозга, вопросы эти проникновенные: «О чем задумалась?», «Что на работе?», «Раскрой душу родному человеку…» Зачем это все? Что ему мои рабочие проблемы? Ты-то за меня их решить не сможешь, ну и не лезь, не береди душу. А если ты такой всемогущий, что все проблемы можешь решить, так, небось, и узнать все сам можешь. Ты ж такой умный, тебе все про всех сразу ясно…

Что ж ты за спец такой, и где ты вообще работаешь, что тебя никогда на месте нет, особенно когда нужен? Совсем как мой бывший…

А может, подруга, ты просто харчами перебираешь? Нечуткий — плохо, чуткий — опять нехорошо. Невнимательный — скотина, внимательный — чего не в свои дела лезет? Может, остановишься, красавица, и перестанешь ломать свою рыжую голову? Поимей терпение, жизнь сама все по местам расставит. А вся его таинственность на поверку окажется простым распусканием хвоста, все они распускают хвост, только каждый на свой лад… А-а, мы сами не лучше, со всеми нашими боевыми раскрасками, вырезами до пояса и разрезами до пояса…

Мои размышления прервал голос Батищева:

— Аська, куда дальше?

Я завертела головой, как встрепанная. Не заметила, как доехали.

— Женечка, переезжай через пути, два квартала вверх, потом два вправо. Начнутся участки, езжай, никуда не сворачивая, до упора — это и будет наша цель.

— Наша цель — коммунизм, — пробормотала Ира.

Ты смотри, с детских лет не забыла.

— Это была наша цель, — Женя выделил слово «была». — А теперь мы строим светлое капиталистическое будущее.