Живой Журнал. Публикации 2001-2006

В этот момент над островом Свободы пролетал американский самолёт-шпион. Шапка попала прямо в сопло двигателя, термодинамический взрыватель сработал, и через несколько секунд обломки самолёта упали на землю.

Напуганные гибелью летчика и самолёта, американцы согласились решить проблему советских ракет на Кубе дипломатическим путем. Согласно личному указанию Н.С.Хрущёва Епельдифор Сергеевич был представлен к ордену Боевого Красного Знамени, но по досадной ошибке был награжден лишь Переходящим Красным Знаменем.

Прапорщик Дружевский переведён в войска ПВО, где служит и поныне.

Н.С.Хрущёв скончался и похоронен на Новодевичьем кладбище. Фидель Кастро жив и, вероятно, может подтвердить рассказ Епельдифора Сергеевича. Что произошло с кубинской девушкой Марией Альягос, проживавшей в г. Гуантанамо, мне неизвестно (в этой части своего рассказа Епельдифор Сергеевич был особенно невнятен).

В заключение я хотел бы сказать, что готов предоставить интересующимся документы, тексты писем Н.С.Хрущёва и Ф.Кастро и снимок судна «Волголес» с ракетой на борту, покидающего Кубу. Если вглядеться — рядом с ракетой можно различить улыбающегося Епельдифора Сергеевича.

Готов так же предоставить уважаемой редакции гудок этого корабля.

11 марта 2003

История про чудесный стишок

К дому подходит пророк,
Вот и калитка скрипит.
Переступает порог:
— Здравствуйте! — нам говорит.
— Дайте водицы попить!
— На, — наливаем компот.
— К вам, — говорит, — стало быть,
Скоро холера придёт.
Хлебушка можно поесть?
— На, — подаём каравай.
— Дней, — говорит, — через шесть
Дом ваш сгорит и сарай.
Мне бы поспать в уголке…
— Спи, — расстилаем матрац,
Да кочергой по башке — Бац!
— окаянного — Бац!

11 марта 2003

Ещё одна история про Осоргина

Задолго до фултоновской речи Черчилля, Осоргин говорит: «Здесь я опускаю железный занавес».

Книга прерывается моментом отъезда, расставанием, прощанием с той жизнью, в которую уехавшие никогда не вернутся.

Однако есть и иная, тайная жизнь, не рассказанная в книге. Осоргин был из виднейших масонов. Привлёк, кстати, в ложу Гайто Газданова, одну из самых непростых фигур в русской эмиграции, стоящую особняком. Писатель Газданов и писатель Осоргин, уже действительно превратившийся в философа обменивались масонскими записками. «Брат Газданов» — так и писалось в них.

Это особый мир левобережного Парижа, ставший несколько десятилетий спустя колыбелью гошистской революции 1968 года. По личным впечатлениям я помню, насколько призрачен мир этой части города — старое и новое мешаются, масон идёт рука об руку с философом, хасид соседствует с правоверным католиком. Впрочем, масонство — тема особая.

Архаическое отношение к смерти в романах Газданова — таких как «Призрак Александра Вольфа», быть может, имеет корни именно в этом знакомстве. Влияние, которое оказал Осоргин на свой круг русского Парижа огромно. Оно так же загадочно как тайные доктрины.

Он возделывал свой сад — в переносном и прямом смыслах. Растил сад на парижском пустыре.

13 марта 2003

История про китайское гадание

Это странная история про странные предзнаменования. Попал я в одно странное место. Подвал, куда мне нужно было пойти, находился в огромном доме постройки сороковых годов. Когда я брёл вокруг него в поисках нужной двери, к подъезду причалил «Мерседес» и два кожаных человека вывели из него третьего, тоже кожаного, и, деловито пристегнув к себе наручниками, увели в нутро подъезда. Но дело не в этом эпизоде. В искомом странном подвале посетители играли в не менее странную игру. В результате этой непонятной джуманджи мне выпало, как в китайском печенье с записками, нести домой лист бумаги с красным рисунком и текстом, озаглавленным: «Красная стена. Часть двенадцатая».

Итак: «Один китайский студент в детстве играет в игру под названием „Критика Линь Бяо и Конфуция“. Когда он учится в Пекинском педагогическом университете, профессор Чжоу Гучэн предостерегает его от чрезмерного увлечения Западом. Студент пишет большое дацзыбао и вывешивает его на университетской стене.

Молодой китайский революционер Цзи Чжи презжает в Страну Советов учиться. Он влюбляется в свою первую учительницу русского языка. Их сына зовут Леонард Сергеевич Переломов. Он пишет книгу „Конфуций: учение, жизнь, судьба“. Леонард Сергеевич стоит перед стеной Пекинского педагогического университета и читает дацзыбао. Там написано: почётному советнику Фонда Конфуция профессора Чжоу Гучэну нужно сделать кэн. Кэн по-китайски означает, конечно, „погребение заживо“.