Живой Журнал. Публикации 2001-2006

Проезжая под стук железнодорожных колёс платформу "Серп и молот", я подумал, что мой друг Профессор Гамулин именно потому съехал с катушек на водочной тематике, потому что дача его находилась по пути следования героя алкогольной поэмы.

Беда ещё в том, что у меня смешанные чувства к этому произведению — точь-в-точь как у того человека, что наблюдал за тем, как его тёща на его автомобиле падает в пропасть.

Венедикт Ерофеев окружён такой толпой прихлебателей и отхлёбывателей, что Киркоров на прогулке кажется неизвестным сотрудником телевидения. Прорваться через эту толпу нет никакой возможности. Эти прихлебатели, будто жуки, копошатся на тексте поэмы, бросаются цитатами, как окурками, так что я принужден отвечать им продолжением этих самых цитат. Жуки-короеды подмигивают мне, булькают горячительными напитками, позванивают стаканчиками, и, в общем, ведут себя гадко. А мне не хочется выдавать трагедию за весёлую норму.

А алкогольное путешествие, или, как говорят, алкогольный трип становится тяжёл и нелеп. Может, оттого, что я люблю выпить, всё меньше и меньше люблю я пьяных. Как-то, много лет назад я принял участие в странном действии. Меня пригласили на открытие памятников ерофеевским героям — человек с чемоданчиком встал на Курском вокзале, а девушка с косой до попы обреталась в Петушках. Потом они, кстати, переместились ближе к моему дому — шпалы и рельсы отвергли героев.

Но тогда для участников торжеств подали особую, литерную электричку.

Она была окружена двумя линиями милицейского оцепления, хотя один дачник с сумкой на колёсиках всё же сумел пролезть к цели, и только в вагоне понял, как он опростоволосился. Дачнику нужно было куда-то в Купавну, а электричка свистела без остановок до самых Петушков. Было понятно, что случайный пассажир доберётся до дому только к вечеру. Но ему налили водки, и дачник понемногу успокоился.

Водку, кстати, носили по вагонам девушки в лихо приталенной железнодорожной форме. За умеренную плату девушки продавали и путевую коробочку. В этой бунюэлевской коробочке лежал кусочек варёной колбасы, варёное же яичко, кусок чёрного хлеба, плавленый сырок "Волна" и настоящий солёный огурец — не пупырчатый крепыш европейского извода, а правильный русский огурец из столовой, клёклый и кислый.

Откуда взялись эти продукты — непонятно. Но, сдаётся, что их привезли на машине времени.

Я захватил из дома гранёный стакан и начал пить со своими приятелями.

Мы вели неспешную беседу, только я время от времени прятал стакан, когда видел милиционеров, проходящих по вагону — мой способ прятать давно уже забыт большей частью человечества, и здесь не место его раскрывать.

Впрочем, милиционерам можно было только сочувствовать — инстинктивно они сжимали пальцы на дубинках, а вот приказа лупить им не было. Вернее, был приказ не лупить.

Перед патрулём была электричка, полная пьяных, но у всех был дипломатический иммунитет. Поэтому люди в погонах шли как коты мимо бесконечных витрин с сыром.

Путешествие длилось, серп и молот братались с карачарово, мы доехали до Петушков и встали на краю огромной лужи. Рядом с лужей происходил митинг жителей Петушков и приехавших из Москвы гостей. Динамик исполнил гимн Петушков, в котором были слова вроде "хотя название нашего города странное, все мы тут очень приличные люди". Исполнялось всё это на мотив "Славное море, священный Байкал".

Мне, ориентируясь на мой внешний вид, несколько раз предлагали выпить перед камерой. Я отгонял это телевизионное недоразумение матом и объяснял, что выпивка — процесс интимный, вроде любви, а в порнографии я не снимаюсь. А потом пошёл обратно в поезд.

Журналисты лежали под лавками, стон нёсся по вагонам. Известный певец тренькал на гитаре. Пронесли мимо звезду коммерческого радио. Увидел я и любовника девушки, за которой я тогда ухаживал. По нему как мухи ползали две малолетние барышни. Человек этот, не узнав, сказал мне в спину:

— А трость у вас специально или так?..

Я медленно повернул голову. Этому я научился у своего спарринг-партнёра, короткошеего восточного человека. Он поворачивал голову мелкими рывками, как варан. Производило это весьма устрашающее впечатление.

Когда источник голоса попал, наконец, в поле моего зрения, я увидел, что лавка пуста. Никого не было.

Я вернулся через три вагона на лавку к старичкам, и сказал значительно:

— Не умеет молодёжь пить, а эти… Эти, может быть, ещё из лучших — но из поколения травы и порошка.

Мы снова достали стаканы, и я продолжил мрачно:

— А ведь, спустя тридцать лет, поедет какой-нибудь поезд в Волоколамск, и будут в нём потасканные люди вспоминать про анашу, будут катать глаза под лоб и спорить о цене корабля, будут бормотать о былом в неведомые телекамеры. Мы, поди, не увидим этого безобразия.

И мои спутники, глотнув и занюхав, радостно закивали головами — да, да, не увидим.

21 июня 2003

История про военную хронику