Живой Журнал. Публикации 2001-2006

А вот у лукавого советского писателя Константина Симонова есть пьеса о войне, но что в ней происходит — не суть важно. Важно другое — там некая молодая девушка боится признаться в любви немолодому интеллигенту-полковнику. Много повидавшая врач, майор медицинской службы, наставляя её на путь истинный, рассказывает случай из жизни. Она говорит о том, что взяв какое-то село, они пришли в церковь и попросили разместить раненных. Священник помялся, но согласился — нельзя, сказал он, но я отмолю. Однако при этом попросил, что, если это возможно, чтобы солдаты не заходили в алтарную часть. Майор сказала, что как раз в алтаре, оттого, что он хорошо освящён, они собирались оперировать. Священник помялся, но всё же согласился.

— Нехорошо, — заметил он, — конечно, но я, пожалуй, отмолю. Только вот, просьба — пусть женщины туда не заходят.

— Нет, — сказала майор, — как раз оперировать буду я, а больше некому.

Священник снова вздохнул, и разведя руками, сказал, что отмолит и это. Потому что дело это Божеское, и правда на стороне этого дела.

В этой истории рассказанной ловким советским писателем для меня угрюмая правда Православия.

02 сентября 2003

История о смирении и постах — точно ещё не рассказанная

Что до Льва Толстого, то у него есть известный и очень примечательный рассказ про двух стариков, что отправляются в дальние края. Так он и начинается: «Собрались два старика Богу молиться»… Этот рассказ не рассказ вовсе, а притча, поэтому его можно быстро пересказать. Два старика отправились к Гробу Господню, один из них — человек правильный, а другой праведный, но один не хуже другого. Один зажиточный мужик, другой так себе — середняк.

Этот середняк — лысый пасечник, жизнь его небогата деньгами, как голова волосами. Он бредёт со своим зажиточным другом на юго-запад, и друг морщится оттого что лысый курит. Святости в лысом мало.

Но потом они приходят на Украину, а на этой плодородной земле во все времена бывает голод. Товарищи разминулись, и лысый остался в избе, где дети с круглыми надутыми животами, где пахнет тленом, и жизнь выходит смрадом через щели.

Правильный мужик меряет ногами чужую землю, садится на пароход, а лысый пасечник кормит украинцев. Правильный уж в Иерусалиме, а лысый растратил деньги в чужой хате и вернулся обратно. И вот правильный стоит в храме, и видит, что впереди блестит лысина его спутника.

Каждый, исполнив своё, они стоят потом на пасеке, и зажиточный «понял он, что на миру по смерть велел Бог отбывать каждому свой оброк — любовью и добрыми делами».

Это история полна недосказанностей — лысый не открылся голодным, праведник не открыл лысому, что видел его в Иерусалиме, а односельчане не знают, на что пасечник спустил деньги.

Но дело не в этом — дело в том, что это не сказание о мытаре и фарисее — все молитвы вознесены одинаково, вернее, с одинаковой надеждой.

Все нужны, и никто не лишний — и лысый и бородатый, худой и толстый.

Второе обстоятельство тут в том, что у каждого есть возможность сделать доброе дело — даже не очень далеко отойдя от дома.

02 сентября 2003

История про писателя Павича

Я люблю тексты Павича. Несмотря на то, что мода на него прошла, несмотря, что эти тексты повторяются и приёмы очевидны. Я люблю Павича за его метафоры, за запахи слов, аромат трубочного табака, запах сушёных фруктов, дух молодого вина, крашеных извёсткой стен, что разогреты солнцем, за исчезнувшее слово «Югославия»…

В копирайте одной его книги было записано: Павић. Странная буква, мягкое «ч» превращается в знак.

Человек, долгое время сидевший со мной на одной парте, дубовой парте с видом на университетский шпиль, а потом переместившийся к доске и видящий теперь аудитории в несколько другом ракурсе, рассказал мне, что история про постоянную Планка, которую рассказывают как анекдот — не выдумка.

Анекдот этот вечен, и раз от разу повторяется — и в разных университетах его рассказывают по-разному. Студент, разглядывая написанный на доске значок ћ, отвечает экзаменатору, нависающему над ним как Сфинкс: «Это — постоянная планка». Его спрашивают: «А что это за чёрточка на букве?». Тогда он говорит: «А это высота этой планки».

Мировая константа проверяется обыденным здравым смыслом, а постоянная Планка есть мировая константа, только похожая на мягкое «ч» сербского языка. Эти слова звучат как метафора. На самом деле это множитель, превращающий энергию во время. Он живёт в мире квантовой механики и имеет размерность действия.

У него размерность действия, и это тоже звучит как метафора. А чёрточка означает только то, что для удобства вычислений число поделили на другую мировую константу, удвоенное π.

Результат деления дал новую букву. Среди прочих убеждений человечества есть убеждение о том, что числа и буквы имеют разную правду.

Цифрами постоянно проверяют буквы, будто в цифрах есть квинтэссенция букв, их схема. Цифры складывают их и вычитают, мешают даты и слова. Будто те и другие есть мировые константы.