Живой Журнал. Публикации 2009

То есть, такая занесённая для шага нога, и шагнуть нельзя, и обратно поставить невозможно — с одной стороны, если восстановили надписи, то надо бы и памятник. То есть, если уж реставрировать, так до конца — "Будет как при бабушке! И толпа под балконом закричала "Ура!" в свете факелов.

А с другой стороны, понятно, что надписи сейчас как бы можно, памятник — никак нельзя, а вот, скажем, бюст — непонятно.

То есть, за надписи отбрешешься, а вот за памятник дадут пиздюлей.

Это грань очень интересна для размышлений. С этими визуальными жестами вообще всё непросто.

Ведь, например, Хрущёв произнёс свою речь в 1956 съезде на XX съезде, а решение о переименовании городов, уничтожении статуй и бюстов было принято в октябре 1961-го, на XXII съезде — уже Гагарин в космос слетал, да и Титов тож.

А портреты из кабинетов убрали почти сразу — в 1954-55 годах.

Как-то это всё знаки какого-то стиля, ритуала, которые мы уже разучились читать, а вот начальник Метрополитена понимает интуитивно.

(Большая картинка на сайте muar.ru — спасибо за подсказку zamost)

Извините, если кого обидел.

26 августа 2009

История про поэта

Да. Я думал, что он вечный.

Извините, если кого обидел.

27 августа 2009

История про сказочника

С этой смертью вышла некоторая неловкость. Я за две минуты до печального известия написал историю про Михалковых, которую пришлось стереть — в ней был нездоровый градус веселья.

Итак… Возник нездоровый градус веселья, а ведь Смерть — это всегда рык льва в лесу. Звук, известие, знак — после которого все звери должны прижать уши и помолчать.

Но я понимаю, что смерть Михалкова, да и вообще всех известных людей, даётся нам как бы в назидание. Потому что можно соотнести человека с его делом, или узнать о нём что-то новое. Это ведь так важно человеку обычному. Вот утону я в Западной Двине или погибну как-нибудь иначе, — страна не пожалеет обо мне, но обо мне товарищи заплачут. Не будет утром траурных газет, подписчики по мне не зарыдают, прости-прощай, Центральный Комитет, ах, гимна надо мною не сыграют. Над Михалковым сыграют гимн, треснет салют (он участник Отечественной войны, и это положено по статусу), Центральный Комитет, правда, пропал куда-то.

Честному обывателю, пока он не утонул в Западной Двине или по какой-то причине не повесился в доме творчества, важно избежать двух крайностей — фальшивого блеяния ах, на кого ты нас оставил, великий-дорогой, потому что настоящее горе молчаливо (если оно и есть в конкретном случае), а так же избежать плясок на невырытой ещё могиле. Я и сам готов всегда мрачно пошутить, хотя знаю, что мой кладбищенский юмор от страха смерти.

Что, вам не страшно?

Протрезвеете — поговорим.

При этом я прекрасно понимаю, что я одна из этих обезьян в лесу, которые прижимают уши, когда узнают среди городского шума рык смерти. Но притворяться, что сердце моё разорвалось, как-то тоже стыдно.

Лучше я расскажу одну историю про Михалкова и перескажу его стихи. После смерти сказочника все начали повторять одно стихотворение Михалкова, которое я помню давно. И помню, как писал о нем Рассадин с интонацией "Как это, как этот ужасный человек мог написать "Я хожу по городу, длинный и худой, неуравновешенный, очень молодой? Ведь это талантливые строки, безо всяких скидок". Мне, правда, тут слышится "Хорошо быть девочкой в розовом пальто! Можно и в зелененьком, но уже не то". (Надо было бы точную цитату из Рассадина, но на "Рутении" я не нашёл (А то бы скопипастил — с непременным указанием, хехе, — а книжка в соседней комнате на верхней полке — лень ночью с лестницей возиться) Так вот все стали постить именно это стихотворение, написанное "до-славы", а я, всё же расскажу про другое.

Итак, однажды я отправился на Книжную ярмарку (кстати, скоро будет очередная). Там на меня пытался наступить Сергей Михалков. Он оказался огромного роста, в длинном чёрном пальто с палкой. Шёл и никого не замечал.

Я представил себе Дядю Стёпу, который в старости потерял зрение и, вот, идёт по улице как Годзилла и давит маленьких детей. Потому что их просто не замечает.

А, представив всё это, я тут же спрятался за ворох упаковочной бумаги.

Некоторое время спустя, в одном из номеров журнала "Детская литература" (№ 1–2/2003) — мной была обнаружена подборка стихов Михалкова. В этой подборке нашлось чудесное стихотворение: