Можно подумать, что предмет исследования мне отвратителен — вовсе нет. Это часть воздуха больших городов, это соседи по лестничным клеткам, это попутчики по маршруткам. Любить эту массу сложно, но ненавидеть священной и яростной ненавистью — себе дороже: вроде как ненавидеть погоду и мучиться в корчах от звука дождя.
Всё это ужасно интересно.
Но удивительно тяжело.
История про учебники
Ну, что — никому не нужны учебники, задачники и решебники по физике и математике — Гольдфарб и компания, семидесятые-восьмидесятые… А?
История про Ландлившица
А вот Ландлившиц не нужен ли кому?
История, рассказанная в старой избе
Мы сидели в старой избе у холодной печки и травили байки.
— А вот был случай, мы поехали в гости к Никите Михалкову…
Я насторожился. Знаю я все эти истории про Михалкова. Сам рассказывал. Впрочем, люди были знатные и уважаемые, хоть и в опале.
— Дело было в начале девяностых, в пространстве между путчами. Тогда стиль времени ещё не устоялся и никто не знал, как надо жить, что есть, что пить и во что одеваться. Так вот, приехали мы к нему на дачу. Ну там, Руцкой с супругой, чины всякие, все расселись за столом и обнаружили себя в декорациях какого-то дворянского гнезда. То есть не настоящего дворянского гнезда, а какой-то экранизации Чехова пополам с Тургеневым. Повсюду звучит неоконченная пьеса для механического пианино, колышатся кисейные занавески и Прошки с Дашками расстегаи с кулебяками стремительно разносят.
Тут встаёт хозяин и говорит:
— А теперь, дорогие друзья, я попотчую вас чудесным коньяком, что подарил мне в Париже князь Оболенский… Ему выдержки, не поверите ли, двести лет! Да-с! Артёмушка, возьми там, вон там, в буфете, бутылочку такую початую, пузатенькую…
Артёмуша встаёт и вдруг, тупясь в пол, говорит:
— Папа! А мы на прошлой неделе с друзьями хотели выпить… Смотрим — стоит початая… Ну мы и выпили…
Тут хозяин преображается, его елейный тон пропадает и он орёт:
— Суки! Бляди! Спиногрызы! Я тут горбачусь днём и ночью, чтоб вам заработать на хлеб! А вы! Коньяк! Князь Оболенский, покойник! Завещал!..
И так минут двадцать. Гости, замерев, сидят с пустыми вилками во ртах.
Внезапно всё прекращается, и разговор возобновляется на прерванном месте.
— И тогда я поняла, что Михалков может быть каким угодно плохим режиссёром, каким угодно человеком, но актёр он блестящий. Актёр, что говориться, по жизни.
— Ну, да, — сказал я мрачно. — А теперь представь, что на следующий день в гости к Михалкову приходит Ельцин.
Тут встаёт хозяин и говорит:
— А теперь, Борис Николаевич, я попотчую вас чудесным коньяком, что подарил мне в Париже князь Оболенский… Ему выдержки, не поверите ли, двести лет! Да-с! Артёмушка, возьми там, в буфете, бутылочку такую початую, пузатенькую…
Ну, и так далее.
Актёр, да.
История про персонажей-алкоголиков
…размышляли о высоком. То есть, о литературе.
Речь зашла о спасительных приёмах. Очень часто писатель не может объяснить, с чего вдруг персонаж попал туда или сюда. Зачем он сделал так, а не иначе.
И вот тогда, как палочка-выручалочка, приходит алкоголь. Тема алкоголя в литературе давняя, и она не менее спасительна для романиста, чем сигареты.
Про сигареты и кофе тут недалеко уже дискутировали, и дискутировали много.
Там, правда, была дискуссия о сигаретах и кофе — это ведь тоже палочка-выручалочка. Общественное мнение санкционировало разговоры о качестве кофе точно так же как возмущение по поводу его рода.
Герою позволено десятками страниц рассказывать о преимуществах заваривания с корицей перед завариванием с кардамоном. Ну и ностальгические описания "Астры" и "Дымка" тож. Будто споры о приготовлении шашлыка и ухи — бросишь эти темы в повествование, и сразу понятно о чем писать ближайшие двадцать страниц.
Но всё же об алкоголе.
Итак, если надо заткнуть дыру в повествовании, объяснить неестественность сюжетного поворота, легче всего заставить героя напиться. Не говоря о том, что это мотив для разговоров — писатель думает, что все люди, как и его персонажи только и думают, чтобы сесть-выпить-поговорить. Любую откровенность можно списать на действие алкоголя.
(С веществами
Только всё это от бессилия.