Но дело ещё вот в чём — у меня есть давнее наблюдение за особой формацией
У нас был покойный Рытхэу и очень показательная фигура Чингиза Айтматова, которого, кстати, переводчики потом перегоняли обратно на киршизский.
Успешный певец экхотики стоит как бы между экзотикой (африканскими масками и плясками) и читателем из большого, денационализированного мегаполиса. То есть, это такой писатель-этнограф, а в идеале — писатель-самоэтнограф. Понятно, что даже туризм в область масок и плясок небезопасен, не то что проживание. Да и то — уедешь десять километров за Пермь, посадишь городскую машину защитой двигателя на колдобину — и вся радость кончится.
Да и все эти путешествия вынуждают скорее стать писателем, чем читателем.
А тут ты сидишь в сравнительном тепле своего городского жилья и читаешь об экзотике, причём, олбычно с тонким налётом мистики. Успешен был бы, я думаю, роман о магии Владивостока, объединяющей китайские ароматы, мыслящих тигров и историю ДВР. Можно написать что-то о религи и приключениях придуманных ненцев (ох, я, кажется — уже).
Поэтому писатель-самоэтнограф что-то вроде гидроэлектростанции, использующей энергию падающей воды. Только использует он неиссякаемую энергию любопытства, тягу к экзотике. Не надо путать с ним писателя-сенкевича, такого шального журналиста, что на деньги глянцевых журналов объехал весь мир.
Но в большом мире есть даже целая индустрия нобелевских этнографов — правда, иногда им нужно получить некоторых пиздюлей от собственного правительства. Впрочем, это не всегда обязательно — европейцы добры к экзотике, и могут признать и без отсидки.
Кстати, это вовсе не значит, что на этом пути создаётся именно дрянная коньюнктурная литература (Я люблю Павича и Памука) — речь идёт о различающихся конструкциях, как отличается атомная станция от ГЭС.
Собственно, рассуждение Р.Ш., тем ещё ценно, что является поводом к разговорам о том,
— как работает стиль общения и аргументация принятая в узком круге на площади, когда позволено задавать вопросы стороннему человеку;
— каковы ожидания людей от художественного текста и что от него можно ожидать, а что — упрёк незаконный;
— как устроена конструкция о…
Нет, мне стало однако, лень и пойду, пожалуй, погляжу на природные просторы.
История про старость
На телевидении есть такой жанр: фильм о том, как ужасно обернулась судьба знаменитого актёра, как он не держит под старость голову, как умирает в захламлённой и вонючей квартире.
Жанр мне этот не близок, хотя тема смерти, одна из двух самых важных тем вообе.
Но тут есть два обстоятельства, которые заставили мня задуматься.
Первое заключается в том, что мне вообще мало интересны актёры — как ни странно, они редко говорят что-то интересное для меня. Стареющие политики, журналисты, учёные — это совершенно другое. А вот судьба актёра мне вовсе не интересна. Более того, я с недоумением смотрел как-то документальные фильмы типа "Знаменитые пары Голливуда" — что мне могут дать эти судьбы живых и мёртвых, я не знаю. Именно что с недоумением я смотрел всё это.
Есть какие-то исключения в судьбах актёров, но они чрезвычайно редки — я даже фамилий называть не буду.
Второе наблюдение в том, что при всей неблизости театра моему восприятию, я замечаю. что актёры именно с театральным опытом, преимуществом театрального опыта над кинематографическим, мне интереснее в своих пенсионных разговорах.
Более того — театральные актёры, достигшие определённого уровня известности, гораздо лучше сохраняются внешне.
Впрочем, может это всё от моего дилетантизма.
История про пожар
Ну что, суки, спалили красивенький домик на Брестской? Отольются мышкины-то слёзки. Как не уйдешь от Божьего суда.
История про сетевой флейм — 5
..
Сегодня думал о том, чем сетевой спор отличается от спора или, скажем, от защиты диссертации и судебного заседания.
При внешних различиях тут есть одно важно сходство (речь идёт об открытых судебных процессах и "открытых" диссертациях). Потому что это как международная апробация.