Живой Журнал. Публикации 2009

Но советские писатели, даже те, что печатались не в настоящих "толстых" литературных журналах, а в "Юности", были долго в цене. У меня был приятель, который очень хотел стать советским писателем. А ведь советских писателей не только посылали в дома творчества, они не только жрали вдосталь на встречах с читателями. Они не только многозначительно говорили "Коктебель" и "Переделкино", они ведь ещё со значением произносили совершенно неприличное слово "Дубулты".

Они говорили ещё: "А в июньской "Юности" у меня выходит забавная вещица"…

И после этих слов все понимали, что перед ними не просто инженер, а инженер человеческих душ.

Так вот, мой приятель заранее был готов всё подписать и исключить кого-нибудь из творческого союза впрок или задним числом, чтобы стать советским писателем. Но нельзя войти в одно и то же писательское дважды, и спустя много лет, вспомнив всё это, мы просто выпили с ним водки на природе — водка и природа были уже совершенно капиталистические.

А выпив водки, я поехал по делу как раз в журнал "Юность". Какое это было дело, я всё равно не расскажу, но вдруг оказалось, что журнал празднует своё пятидесятилетие. Приехала телевизионная бригада и стучала штативом о стены. Стены в этом обшарпанном помещении были, кстати, примечательные — "Юность" давно покинула своё старое место на площади Маяковского. Журнал переселился в странный дом на Первой Тверской-Ямской. В этом доме был странный лифт, будто придуманный братьями-фантастами: попробуешь выйти этажом раньше — перед тобой будет кирпичная стена. Сунешься на другой этаж — охранник рвёт кобуру с пояса. А на нужном этаже не так давно был какой-то банк, и лифт вёл прямо в кабинет директора — чтобы бежать от злых гостей, если дело запахнет жареным. Однако банкира застрелили просто так, не мешкая, конторы поменялись местами десять раз, скоро дом стал напоминать одно место из романа, который был написан одним из любимых авторов этого журнала. В этом романе перед героями стоял ничем не примечательный домик в четыре окна, от тротуара до крыши покрытый светящимися и несветящимися вывесками. Вывески гласили: "Уроки игры на скрипке!", "Европейская, японская, окинавская и индийская кухня!", "Филателист, стой! Здесь самые редкие марки!", " Секреты вечной молодости!", "Гадаем по руке!", "Бокс, дзю-до, каратэ!", "Сувениры на любой вкус!", "Продажа кактусов, раковин и камней!", "Певчие птицы и меха!", "Парижская косметика, лондонские запонки, носки из Чикаго!", "Подводные зажигалки и инфракрасные очки!". А между гирляндой чикагских носков и чучелом филина на освещённой витрине этого обычного московского домика помещалась маленькая, с почтовую открытку, эмалированная табличка: "Юность".

Итак, журнал всё ещё существовал и дожил до своего полувекового юбилея. В лабиринт странных комнат старинного дома пришли несколько печальных человек, имитируя заседание редколлегии. Они сидели перед камерой, переговариваясь тихо, как на похоронах.

— Присоединяйся, — предложил мне мой давний знакомец.

Я сел вместе со всеми за стол, и снова повисла неловкая пауза.

— Ну что же вы, говорите что-нибудь, — сказала телевизионная девушка.

Тогда я вспомнил своего приятеля, желавшего стать советским писателем. Я достал из сумки свой счёт из телефонной компании, и, притворившись, что передо мной не вереницы цифр, а буквы, сурово сказал в пространство:

— Да, плохо ещё мы работаем с молодыми авторами…

И всё наладилось, а время потекло вспять..

лучший подарок автору — указание на замеченные ошибки и опечатки

Извините, если кого обидел.

08 ноября 2009

История про Гинзбурга

Самым ужасным наказанием для Гинзбурга со стороны Того, с кем он воевал, по-моему, стало то, что все некроложители сосредотачиваются на том, что Гинзбург был атеист, а то, что он был сильный физик, как бы вытесняется из центра.

И это очень печально.

Upd. А вот и комичные обиженные набежали.

Извините, если кого обидел.

09 ноября 2009

История из старых запасов: "Слово о классификации"

Среди всяко разных классификаций — самая известная классификация принадлежит Борхесу. Та самая — с животными, нарисованными тончайшей кистью, невидимыми для глаза и животными на вазе императора. И ещё чёрт знает, какими прочими зверюшками.

Но классификация эта избита, цитируется на каждом углу, и может служить только основой для пародий.

Когда я сказал это писателю Колосу, то он внимательно посмотрел на меня, видимо взвешивая, достоин я ли лишнего сакрального знания, и рассказал свою историю. История эта была давняя и посвящена она была тому, как писатель Колос стоял, недвижим, полчаса в одном почтовом отделении, что было затеряно в бескрайних просторах страны на четыре буквы.

Там, в этом почтовом отделении, среди прочих надписей, правил и указующих сведений висела жестяная эмалированная табличка, на которой белыми буквами по синей эмали было написано:

"Грузы делятся на:

— грузы делимые,

— грузы неделимые,

— и живых пчёл".