Главное для меня сейчас в другом — в структуре эмоционального высказывания. Вообще, в понятии современной колонки, или шире — в явлении современного публичного высказывания, форматом которого является колонка.
Ведь такое высказывание смыкается и собственно, с записью в любом публичном дневнике.
И этот пример прекрасен — и я это говорю без тени иронии.
С завистью.
Честно-честно.
История про звёзды
А может, сегодня пойти смотреть на звёзды.
История про звёзды
Да, хуй мне, а не Персеиды.
История про Солженицына с Тыняновым
Принялся читать солженицынские заметки о Тынянове — и, испытал довольно странные ощущения.
Добавляет и то, что читал я её с именного помпезного сайта, где под его именем на всяких случай написано "Великий русский писатель". Только вот не надо кривить душой, делая вид, что начал читать непредвзято. Предвзято-предвзято. Во-первых, мне показали хуй вместо Персеид, во-вторых, Солженицын, которого я уважаю с одной стороны, вовсе никогда не был для меня камертоном в размышлениях об эстетическом.
Но тут всё было страннее — Солженицын судил Тынянова так, будто ожидал от него книги в серии "Жизнь замечательных людей".
Впрочем, дело даже не в этом…
Дело вот в чём — Солженицын вполне себе человек середины XX века, воспитанный на эстетике середины XX века.
Он похож на человека, жившего внутри сталинского ампира, и привыкшего судить архитектуру по принципу этой понятности. Вот он подходит к дому Льва толстого, видит колонны, белые стены и говорит, что это строение красиво. Толстовский роман ему внятен.
Затем он начинает рассматривать дом архитектора Мельникова или Дом культуры им. Русакова — и начинает неловко хвалить его, оговариваясь. что, дескать. жаль, не хватило финансирования для колонн при входе и лепнины на потолке.
Поэтому-то и ставили меня в тупик претензии "Тынянов не доработал характера. Духовно высокого Грибоедова-писателя мы так и не увидели" — они оттуда, из эпохи сталинского ампира (просто у Солженицына в картушах серпы и молоты замещены императорскими орлами). И всё это "Большой удачей не назовёшь, да…Только что уж за выбор? — по эпохе уже оторвавшись от советскости — утвердиться ещё и ещё одним из толмачей безнадёжно мрачного освещения русского XIX века?" — выглядит довольно странно.
При этом, отчего ж не придраться к роману? Всенепременно придраться. Но не так.
История про обязанности
Многие матери при мне, внезапно вспомнив в стороннем разговоре о теме воинской обязанности, начинали причитать о том, что их сына могут убить, искалечить и изнасиловать в армии. Но ни одна никогда не боялась того, что её сын может кого-то сам убить или искалечить. Не боялась даже того, что её сын может заставить драить унитаз зубной щёткой.
История про дни
О! А сегодня ведь день рождения антихриста Бонапартия!
Не только, значит, День Цоя. Впрочем, Цоя вашего я не люблю, почитаю его образ инфантильным, однако ж в чужие иконы плевать не намерен.
А Бонапартий — тот о! — знатный был негодяй.
История воскресного толка
Проснулся от звонка в дверь. Вышел к народу как был, в бармах и постнике.
Оказалось, что это Свидетели Иеговы.
Две, при этом, восхитительной красоты девушками.
Проповедовал им, ограничившись, правда, по случаю воскресного дня малой проповедью. Девушки вняли и прониклись. Крестились хоть мелко, но часто. Теребили фартуки и всё такое.
Если к кому зайдут, так знайте — я их многому научил.
Храни Господь.
История про книгу
А вот никто не хочет сознаться, что взял у меня почитать такую книгу:
Полонская Е. Города и встречи. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. - 656 с. 1500 экз. ISBN 978-5-86793-634-1
Сознайтесь, ничего не будет. А книга нужна.
История про Самоварщикову