Живой Журнал. Публикации 2010

Мы знали друг друга очень давно — ещё со времён её учёбы на географическом факультете. Всё это напоминало хороший фильм "Жил певчий дрозд". Там человек всё время занимается чужими делами, и, отвлекаясь на них, никак не может сочинить свою музыку. Но когда он погибает, оказывается, что мир без его суеты и разбросанных движений неполон, что-то в механизме этого мира разладилось и ничего не поправить. Так и здесь, что-то непоправимо испортилось с этой смертью, и непонятно, сумеет ли мир восстановиться в каком-то человекообразном виде. То есть, понятно, что не сумеет. Он никогда не умеет, и никогда не восстанавливается. Надо было мне не откладывать, а быстро соглашаться с её "Подорожником" людей поводить. Почаще бы виделись, и то хлеб. Но задним-то умом всякий крепок, особенно когда часовой механизм разладился.

Извините, если кого обидел.

16 августа 2010

История про предательства

Один из самых интересных и совершенно неизученных мотивов в русских дневниках и мемуарах — мотив предательства.

Дело в том, что предавались не только люди или идеалы, предательство ощущались по отношению к творчеству и чужим ожиданиям.

Изменился общественный уклад, и было совершено множество отказов от старого мира и тех присяг, которые, явно и неявно, давали ему люди. Отказывались от обязательств перед Богом и старой властью, перед сословием и чином, перед прочими правилами жизни. Создавались новые правила, от которых отказывались тоже, и к концу двадцатых возникло множество коммунистов, которые говорили о предательстве прежних идеалов Революции точно так же, как они говорили о предательстве Революции теми, кто начал НЭП.

Собственно, формулировалось само понятие "предательства" как термина.

Лидия Гинзбург в декабре 1931 года есть такая запись: "Шкловский приезжал в начале декабря. Я его не видела. Он всё ещё не ходит в "квартиру Гуковского", а я кончала роман, и у меня не хватило ни времени, ни энергии, ни добродушия его разыскивать. Он позвонил только один раз, поздно вечером, и говорил со мной необыкновенно охрипшим голосом. Сказал, что назавтра приглашён к Груздеву и Ольге Форш.

— Нельзя ли вас оттуда извлечь?

— Попробуйте сообщить туда, что вы умираете.

— Я позвоню и скажу, что я умираю и без вас не могу умереть спокойно.

На другой день я играла в покер и не позвонила".

И далее:

"Шкловский стал говорить Вете что-то такое про Тынянова. Вета прервала:

— Мне надоело, что вы предаёте Юрия и всех… Вы обожаете неудачи ваших друзей…

— Разве? — он задумался. — Действительно, Юрия предаю. Борю? — тоже предаю.

— Гинзбург предаёте?

— Гинзбург, — он поморщился, — предаю немножко.

— Меня предаёте, сказала Вета, — я знаю, вы говорите всем: нехорошо живёт Вета, скучно живёт…

Прощаясь, он сказал ей:

— Передайте Люсе, что я её очень люблю и предаю совсем немножко".

Шкловского много раз упрекали в предательстве — все дело в том, что в двадцатые годы он двигался с очень большой скоростью. Часто конструкции, которым он служил, устаревали и исчезали так быстро, что упрёки в предательстве раздавались уже после того, как истлели их обломки.

Менее всего люди прощали обманутые ожидания.

Шестью годами раньше Гинзбург пишет Бухштабу из Одессы (7 июля 1925): "А впрочем… а впрочем… Шкловский писал друзьям о русских друзьях и о Петербурге; спрашивал, починен ли провал в мостовой против "Дома Искусства". — Сейчас Шкловский, живя в России, обходится без Петербурга, без друзей и без "Дома Искусства", и даже без истории искусства; у него жена и ребенок, и в Москве ему платят 400 руб<лей> за редактирование так называемого "Красного Синего Журнала".

Если ты скажешь, что каждый из нас может подобным образом свернуть в сторону, я возражать не стану; если ты скажешь, что это скверно, я отвечу, что это безразлично.

Несущественно, любит ли человек два года, пять лет или десять. Существенно то, что мы в течение двух недель любим до гроба; что мы "никогда не прощаем" неприятность, которую забываем в полтора часа, что мы "порываем навеки" тогда, когда миримся через сутки. -

Вот на чем познается условность времени и неисчерпаемость переживания.

Иуда Искариот продал Христа за 30 серебряников; Виктор Шкловский продал Институт за 40 червонцев. Надеюсь, если мы вздумаем продавать друг друга, мы не сделаем этого бесплатно, а пока что будем переживать Вечность в течение летних каникул. Вообще — "тут может быть два случая" и стоит ли из-за какого-то паршивого "Синего Журнала" заранее волноваться!

Кроме того, надо быть хорошим до тех пор, пока это возможно. Быть хорошим куда приятнее, чем быть скверным".

___________________