Живой Журнал. Публикации 2010

Потому, собственно, что есть зоны в искусстве, где подлинность становится частью красоты. Дело в том, что есть задачи обработки материала и есть сам материал — то есть, цветокоррекция, ретушь и прочие игры, что придумали мастера за много лет — это одно, а мороженое из пенопласта — это другое.

Важно, где происходит вмешательство — в живой реальности, или при обработке произведения искусства.

Итак, иногда ты смотришь на портрет великолепного борща, а знание тебе шепчет на ухо: "Братан, это есть нельзя, это всё искусственное".

Как подделанные оргазмы (которых, я впрочем, никогда не боялся).

Извините, если кого обидел.

03 ноября 2010

История про праздничный день

Я вот знаю, что такое русская государственность и лицо праздника Народного единства — сейчас на Первом канале, в концерте памяти певицы Толкуновой. Так вот, там Иосиф Кобзон поёт песню Булата Окуджавы "Виноградную косточку в тёплую землю зарою" под симфонический оркестр.

Извините, если кого обидел.

04 ноября 2010

История про двух писателей

— Ты не понимаешь, — сказал он. — Ты писатель, а не понимаешь, смысла существования Шолохова и Солженицына в литературе. А, может, именно поэтому и не понимаешь.

— Чо? — я не сдавался.

— Ничо. Через плечо. Дело в том, что вся жизнь Солженицына была посвящена противоборству с Шолоховым. Ещё с тех пор, когда он читал его в первый раз, и потом. Потом, когда Шолохов ехал мимо Солженицына за шторками лакированного лимузина по дороге в Переделкино, а Солженицын клал кирпичи в своём арестанском бушлате.

И потом, когда Солженицыну не дали Ленинскую премию, а Шолохов был давно в этих премиях как в пуговицах. И затем, когда Солженицына выслали, а Шолохов всё ездил в своём лимузине и ему было всё пофигу. Шолохов жил себе и жил, и даже не писал ничего. Но при этом он оставался главным советским писателем, потому что "Тихий Дон" — великая книга, а прочие советские писатели давно перемёрли. И Шолохова проходили в школе — правда, другой роман, но всё равно. Из года в год миллионы детей выводили, от старания высунув набок языки: "Образ новой жизни в романе Михаила Шолохова…"

Что было с этим делать — непонятно.

Один знакомый стал упрекать Солженицына в том, что он хочет стать вторым Толстым, отрастил себе толстовскую бороду и подбривает лоб, чтобы лучше походить на зеркало русской революции. Глупец! Что Толстой, Шолохов — вот кто занимал мысли Солженицына. На фоне существования Шолохова всё остальное было мелкими неприятностями. Чекисты — надоедливыми мухами, Брежнев — дураком-петрушкой. Высылка — загранкомандировкой, а слежка — общественным вниманием.

Можно было помогать всяким людям, что доказывали неподлиность этого романа. Неподлинность, которая как бы отменяла и ценность романа, и ценность самого Шолохова.

Солженицын нанял дюжину авторов, что распространяли слухи о прикованном в подвале Шолохова скелете белого офицера, о Булгакове и Платонове, что хватились своих рукописей, а обнаружили их в знаменитой книге.

И тут этому негодяю дали Нобелевскую премию. Понадобилось пять лет, чтобы наверстать этот разрыв, но это ему удалось!

Но это всё не то — нужно было иметь замещающую "Тихий Дон" книгу. И Солженицын всё писал свой огромный роман, с ужасом понимая, что никто его читать не будет. Никто не продерётся через все эти долгие речи персонажей о судьбах России, через мельтешение солдат и матросов на улицах Петрограда, через персонажей, говорящих с помощью словаря языкового расширения. Но ничего не поделаешь, заместить целый "Тихий Дон" рассказом про бригадира подневольных строителей было нельзя.

Потом Шолохов умер, и узнав об этом, Солженицын несколько часов бегал между вермонтских берёз, радостно крича и стуча палкой по деревьям. Через пару лет всё окончательно переменилось, и Солженицын стал главным писателем. А Шолохов незаметно исчез из школьной программы.

Это была славная битва уже мёртвых писателей, и, наконец, молодой победил старого. Не хватало только одного штриха — и вот он закончил картину. Уже мёртвый Солженицын поверг Шолохова в прах.

Потому он что заместил его в школе.

Понял? И нет тут никакой политики.

Извините, если кого обидел.

04 ноября 2010

История про библический глобус

Зашел в книжный магазин — ба! — а там мочат Иличевского. Не его лично, впрочем, а его книгу.

Ну тут я выпятил живот и говорю:

— Я, я впишусь за братка дорогого! Ну, суки, кто первый?

Тут присутствующие залепетали, задергались и стушевались.

Однако, чтобы меня унизить, спросили, знаю ли я, что такое мозжечок. Я ответил, и, даже поймав какого-то зазевавшегося читателя, показал.

Все притихли, и только смотрели, как этот читатель забавно подёргивает ногами на полу.

Итак, все прониклись тщетой сущего, но на всякий случай я сломал пару стульев, прежде чем уйти в дождь.

Извините, если кого обидел.

04 ноября 2010