Живой Журнал. Публикации 2010

Отчего сокращение Архипелага должно вызывать особое волнение?

Является ли "Архипелаг ГУЛАГ" Божественным Откровением, в котором важна всякая буква? Или в какой-то мере это дискуссионная книга, где-то натянутая, где-то исполняющая временную функцию — к примеру, как говорил сам Солженицын — нужно ужаснуть общество, а с точностью и деталями потом разберёмся?

Наконец, означает ли это победу кого-то над кем-то? (Ну кроме лени современных школьников, которые весело и с прибором клали на авторитет Солженицына — точно так же, как в моё время клали на "Поднятую целину" Шолохова. Да и "Войну и мир", надо признаться я и мои сверстники в девятом классе особо не читали).

Никто не может можете мне объяснить, что в этой истории ужасного.

Сокращениями пронизан весь наш мир.

Построчные выплаты и дрожжевое набухание текстов явление повсеместное.

Да что там: я только что сократил собственный роман вокруг смерти Толстого, который через несколько дней должен выйти в "Новом мире" вовсе втрое! Ну, поплакал, конечно, утёр слёзы и пошёл на кухню варить гречку. Я сокращал свои тексты много лет, да ещё и имею опыт многолетних сокращений чужих текстов как редактор.

В чём событие — мне неясно.

Извините, если кого обидел.

27 октября 2010

История про ответы на вопросы

http://www.formspring.me/berezin

— Как вы относитесь к Верочке Полозковой?

— Без придыхания. Но я с ней хлеб преломил, вот в чём дело. А у меня такое правило — человек, с которым вместе ел, становится на особую ступень. Он не то, чтобы имеет право на снисхождение, но имеет безусловное право на тщательное доброжелательное обдумывание.

А Полозкова всё-таки феномен, и в качестве феномена определённой поэтической культуры вполне заслужила приглашение в передачу "Школа Злословия". (Ведь, надо признаться, поучаствовать в "Школе Злословия" для публичного человека что-то вроде медали за успех и выслугу лет). С этого и начался скандал, потому что поэтессу Полозкову начали попрекать глупостью.

Однако внимательно рассматривая её в телевизоре, то, как и что она говорит, можно многое понять в том, как устроена сейчас культура. В случае с Полозковой ведь много интересных тем:

а) как работает образ автора-самородка.

б) как устроена современная поэзия, и можно ли её писать как акын.

в) какие за темы выносят тебя на гребень популярности.

г) какова роль, внешность и манеры автора, годные для продвижения товара на рынок? Грубо говоря: если вычесть внешность автора, анонимизировать его стихи, как они будут работать.

д) чем отличаются поэты публичного представления и поэты текста.

е) как мы оцениваем поэзию, мы, именно мы, а не эксперты? (Дело в том, что у нас есть тщательно наработанная мускулатура вкуса, а как работает наша оценка без неё?). Перед нами появляется Полозкова — и мы сразу начинаем думать, на что это похоже, эти эмоции в речитативе, бесконечно повторяющиеся — как устроен, одним словом, механизм нашего восприятия?

Я бы ещё продолжил, но буква "ж" неприличная.

Со стихами нашей фигурантки особая штука — точь-в-точь, как с многоразовой искренностью Гришковца или с многозначительностью романа Мариам Петросян.

Эти стихи не сами по себе.

Я приведу хороший пример: у Высоцкого есть песня "Парус". Порвали, порвали парус. Каюсь-каюсь. А у дельфина взрезано брюхо винтом, выстрела в спину не ожидает никто. Ну и тому подобное дальше.

Высоцкий представлял это на концертах как набор беспокойных фраз.

Таких наборов (они не универсальны) есть, на самом деле, много.

Есть набор; "Какую страну потеряли. Ответят за это жиды".

Есть набор: "Цари и Россия. Какая здесь церковь! И камни какие! Гробы тут какие, во веки веков".

Есть набор "Современная Ахматова".

И — набор "Современный Мандельштам".

И — набор "Милый Каспар, пишу я из Рима, граппа пролита, скатерть будто Нева в ледоход"… Угадай кто.

Или ещё что-то.

Чистоте этого рассуждения мешает то, что на слуху ещё поэзия девочек прошлого — Турбиной, Ветровой и ещё кого-то. Стихов их уже никто не помнит, да и имена эти сливаются во что-то одно — девочка с тетрадкой, овеществлённая, хоть и неодушевлённая искренность и непосредственность. Слушать о трагических историях их жизней я вовсе не хочу, прочь-прочь, скорбные вести, но явление это типовое, замеченное даже структуралистами. Была такая девочка Мину Друэ, что выпустила в 1956 году книгу стихов. Никто не поверил в её авторство, и французы устроили целое публичное разбирательство — девочке предложили написать стихи на заданную тему, она написала и подтвердила своё положение.