Живой Журнал. Публикации 2010

— Что ты, что ты, какой волк, померещилось; вишь! Какому тут волку быть! Ишь ведь испужался, ай-ай! Полно, родный. Ишь малец, ай! Ну, полно же, ну, Христос с тобой, окстись.

Мужик гладит мальчика по щеке и тот постепенно успокаивается.

— Ну, я пойду, — говорит Федя, вопросительно и робко смотря на него.

— Ну и ступай, а я те вослед посмотрю. Уж я тебя волку не дам! — говорит мужик с той улыбкой, которую Федя спустя сорок пять лет определяет как "материнскую", — ну, Христос с тобой, ну ступай, — и крестит его и сам крестится. Федя идёт, оглядываясь назад почти каждые десять шагов. Марей же всё стоит и смотрит ему вслед, каждый раз кивая головой, когда мальчик оглядывается. Мальчику немного стыдно за свой испуг, но идёт он, всё еще очень побаиваясь волка, пока не поднимается на косогор оврага, где испуг проходит совсем. Оба мальчика — и тот, что живёт в Ясной Поляне, и тот, что живёт в деревне под Зарайском, находятся вне Москвы, по ту сторону Оки.

Архитектору бы эта мысль зачем-нибудь пригодилась.

Но Ясная Поляна из которой потом убежал второй мальчик стала большим музеем, а вот Даровое — вовсе нет, несмотря на то, что мужик по имени Марей дорогого стоил для русской литературы.

После этого знаменитая сказка, которой до сих пор мучают детей в музыкальных шко-лах, должна была бы называться иначе. "Федя и волк" должна была бы она называться. Вдумайтесь, как заиграл бы этот сюжет, и вам станет не по себе.

Судьба музея — сложная штука. У Толстого была целая семья, шотландский клан, который и тогда шёл по жизни кучно, и сейчас существует. И как Толстой не беги из него, убежать не мог. Достоевский же человек частный, противоположный.

Имение в Даровом, кстати, никуда ни исчезало из семьи — им владела сестра мальчика Феди, а затем её дочь. В двадцатых она отдала в московский музей какой-то шкаф, что помнил федины рубашки. Умерла она году в 1929, не помню.

Но на судьбу музея влияют и иные обстоятельства. Вот приехал к нам в гости какой Президент — куда его везти, что бы приникнул к русской духовности? В Михайловское — не довезёшь, а кроме Пушкина и братьев Толстоевских басурман никого не знает. Ну и везут его в Ясную Поляну — и справедливо везут.

Нет у Достоевского имения, как-то оно к нему не ладится, всё время выпадает. как ворованные яблоки из-за пазухи.

А то привезли бы в Даровое, высадили б из машины…

И услышал бы иностранец из-за леса протяжный вой.

Тут вся мировая политика могла б обернуться.

Извините, если кого обидел.

17 ноября 2010

История про Астапово

Настало 18 ноября, то есть 5 ноября старого стиля. Понемногу приходя в странное состояние, Маковицкий фиксирует: "Ночью до 3 ч. утра был плох. Жар ночью был 37,7, к утру упал до 37,1, пульс 100 и весь день до 6 ч. вечера выше 37,0 не поднялся. Был очень возбужден, все бредил, метался в постели, то садился, то снова ложился, говорил невнятно. Сильная одышка (40–44), плохой, слабый пульс. Ночью два впрыскивания 2 % камфоры. При выслушивании сердца опять расстройство ритма. Воспаление дальше не распространялось. Угнетенное и подавленное состояние. Тем не менее сознание яснее, полнее, чем вчера было, восприимчивость к внешним впечатлениям не понижена. Икота утром через каждые 20 минут и продолжается пять минут, потом глубокий сон.

В 8-м ч. Л. Н. сел и так пил.

В продолжение некоторого времени еще несколько раз так садился, спустивши ноги с кровати; раз просидел дольше часа.

Голос свободнее и не устает говорить, хотя старается мало говорить. Глотает легче. Пьет мало, потому что у него икота, и предпочитает не пить.

Когда я ему предлагал, ответил: "Оставьте, друг мой".

Почти на все предложения пищи отвечал отказом, съел всего три ложки смоленской каши и просил его как можно меньше тревожить; не позволил себя перекладывать на другую постель; весь день икота. На изжогу не жаловался. За день впрыснуто два шприца дигалена, три — камфоры, один — кофеина. Температура вечером 37,4.

Мокроту откашливал легко, жидкая, крови самые малые следы. Л. Н. стал нетерпелив.

В 10-м ч. дня Л. Н. в полубреду настаивал, чтобы что-то "делать дальше". Мы стали ему читать "Круг чтения", сначала я, потом Варвара Михайловна, потом Татьяна Львовна, которую Л. Н. спрашивал, благодаря ее за что-то, и сказал: "Милая Таня".

Прочли три раза подряд 5 ноября "Круга чтения".

Когда перестали читать, Л. Н. сейчас же спросил:

— Ну, что дальше? Что написано здесь, — настойчиво, — что написано здесь? Только ищи это… Нет, сейчас от вас не добудешь ничего.

Последнюю фразу говорит Л. Н. почти плачущим голосом и, повертывая голову, ложится.

— Что нынче было?

В 10 ч. дня пульс 96, t° 37,1, перебои 1–2.

В 10.15 injectio digaleni 0,01.

Спокойно спит".