Любимой мечтой Мильтона стала та, которая заказана человеку, знающему своих родителей. Ведь Мильтона нашли в плетеной корзине на крыльце сиротского приюта, что и позволяло ему с раннего детства строить в воображении бесконечное множество своих величественных судеб и жизненных предназначений, вестником которых станут мать, дядя или кузен, явившиеся, чтобы забрать его в страну вечного лета, где ему и надлежало жить по праву рождения.
И вот однажды, когда он стоял у мусоросборочного грузовика, прямо перед ним внезапно появился худой нервный человечек, одетый в простой черный костюм.
— Мильтон Гомрат? — спросил человечек, и Мильтон кивнул в ответ.
— Я оперативный агент Центрального бюро вероятностей. Могу ли я переговорить с вами?
Мильтон опять кивнул. Пришелец, хотя и никак нс походил на воображаемого в мечтах кузена, ни тем более на мать, знал, однако, наизусть те самые слова, которые Мильтон твердил себе каждый день с тех пор, как себя помнил.
— Я явился, дабы исправить ошибку в ткани вероятностей, — заявил человек. — Во младенчестве вас нечаянно перебросили из вашего измерения в это, что значительно сказалось на Существующей Реальности. Заставить вас отправиться со мной я не могу, но, если вы только согласитесь, я немедленно верну вас на ваше Настоящее Место в жизни.
— А куда? — поинтересовался Мильтон. — В такой же мир, как этот? — Он махнул рукой в сторону грузовика и улицы.
— О, что вы, отнюдь нет! Я зову вас в волшебный мир драконов, замков, рыцарей и всего такого прочего. А чтобы вам легче было сориентироваться, я уже нашел человека, который укажет вам ваше место и введет в курс дел.
— Я согласен! — заявил Мильтон.
Не успел он договорить, как мир померк в его глазах, и, когда зрение вернулось к нему, он вместе со своим спутником очутился во дворе огромного замка. С одной стороны он увидел серые каменные строения, с другой — розарий, где пышно цвели красные, белые и желтые розы. Прямо перед ним стоял заросший бородой человек средних лет.
— Вот мы и на месте, — сказал спутник Мильтона. — Господа, Центральное бюро вероятностей выражает вам самую сердечную признательность. Поставив все на свои Настоящие Места, вы оказали нам неоценимую услугу.
С этими словами человек в черном исчез.
— Топай за мной, — буркнул бородач и зашел в ближайший к ним сарай, оказавшийся конюшней. — Спать можешь здесь, — кивнул он на груду соломы в углу. Затем показал Мильтону кучу навоза, вилы и тачку. — Это погрузи сюда и разбросай под розами в саду. Как сделаешь, найдется тебе еще и другая работенка.
— С наукой физикой когда разошлись? И почему?
Я, собственно, с ней не разошёлся. Мне до сих пор очень интересно, что там происходит — и собственно в физике, и в моей узкой специальности. И поэтому я часто отрываю своих друзей от дел. Другое дело, что с начала девяностых я перестал практиковать — сразу по многим причинам. События в стране и мире просто ускорили этот фазовый переход.
— "Перестал практиковать это и начал практиковать другое" — так ли все просто? Движение по этой дороге сугубо одностороннее и потому смена деятельности гораздо больше весит. Сам вопрос-то вот какой: не жалеете?
Ну, нет. По этому полю (не дороге), есть разные пути — когда я стал обсчитывать и описывать экономические задачи, оказалось, что мне на порядок легче, чем экономистам. Затем оказалось, что филология тоже наука, и когда я стал заниматься литературоведением, то некоторая дисциплина мышления, что была у нас на физфаке, мне сильно пригодилась.
Тут как бы два ответа — что я ушёл из академической науки я не жалею. (Хотя сперва я ушёл в прикладные задачи). Я бы всё равно там не преуспел. А вот то, что мог гораздо больше узнать, то есть удовлетворить собственного любопытства за государственный счёт — жалею. Но это ведь было тогда, когда вся наука вообще встала — надо было лет на пять ехать за речку, чтобы спасать гибнущие темы.
История про Гардиан
Благодаря добрым самаритянам, что читают The Guardian по утрам, узнал, что я в этот самый "Гардиан" и попал
. Всё совершенно прекрасно, хотя историю про жопу я рассказываю куда лучше.История про день десантника
Он начал готовится к этому дню загодя.
Собственно, ему немного надо было — тельняшка с синими полосами у него была, и был даже значок за парашютные прыжки — как ни странно, вполне заслуженный. Такие значки давали за небольшие деньги в коммерческих аэроклубах.