Живой Журнал. Публикации 2010

Повесть Толстого была, как теперь говорят, полудокументальна. Впрочем, говорили, что она приукрашивает Хаджи-Мурата. Это неверно. Если внимательно читать Толстого, то понятно, что он не менее жесток, чем те солдаты, что говорят о нём. Он — разбойник, и на нём не только орден Шамиля, круглая бляха с арабскими письменами, но кровь тех людей, которых он мучил, не задумываясь о собственной жестокости. "Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в горы, когда русские подходили к аулу. Вернувшись в свой аул, Садо нашел свою саклю разрушенной: крыша была продавлена, и дверь и столбы галерейки были сожжены, и внутренность огажена. Сын же его, тот красивый, с блестящими глазами мальчик, который восторженно смотрел на Хаджи-Мурата, был привезён мертвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину. Благообразная женщина, служившая, во время его посещения, Хаджи-Мурату, теперь, в разорванной на груди рубахе, открывавшей её старые, обвисшие груди, с распущенными волосами, стояла над сыном и царапала себе в кровь лицо и, не переставая, выла. Садо с киркой и лопатой ушел с родными копать могилу сыну. Старик дед сидел у стены разваленной сакли и, строгая палочку, тупо смотрел перед собой. Он только что вернулся со своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены; были поломаны и обожжены посаженные стариком и выхоженные абрикосовые и вишневые деревья и, главное, сожжены все ульи с пчелами. Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены ещё два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших. Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать с него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал её. Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали своё положение. О ненависти к русским никто не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством как чувство самосохранения. Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с таким трудом заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им. Старики помолились и единогласно решили послать к Шамилю послов, прося его о помощи, и тотчас же принялись за восстановление нарушенного". Это одна из самых расхожих цитат — её цитировали все, со всех сторон литературного фронта, с флангов и тылы, её цитировали, чтобы доказать совершенно разные суждения и подпереть их Толстым. Эта картина войны создана не только Толстым. В ином смысле она создана теми же солдатами, что справедливо полагали Хаджи-Мурата разбойником. Кстати, на стороне Шамиля билось несколько сотен русских старообрядцев. История мешала людей как карты в колоде. И их объединяла не кровь происхождения, а пролитая кровь.