Живой Журнал. Публикации 2010

Кстати, всё это может стать хорошим поводом к разговору о Тынянове. Во время оно, кстати, Тынянова привечали не все — человек с муравьиной кровью в жилах, между прочим, писал: "В "Смерти Вазир-Мухтара" (так называлась история Грибоедова, последовавшая за историей Кюхельбекера) к недостаткам первой книги прибавилась чрезвычайная, местами почти нестерпимая вычурность, не только не оправданная темой (да и можно ли оправдать вычурность?), но и как-то особенно досадная. Можно было предполагать, что она происходит от страстного желания автора быть на сей раз более романистом, нежели прежде. Тынянов протянул руку к лаврам художника. Для формалистов творчество есть прием, а достоинство творчества измеряется чуть ли не одной только новизной приема. Тынянов остался верен заветам формализма — стал искать новых приемов. Но дарования художественного у него нет. Его новый прием оказался простою вычурой, насильно вымученной и не вяжущейся с предметом.

То, что зовется художественным чутьем и вкусом, для критика-формалиста, в сущности, так же необязательно, как для библиографа. Именно поэтому критик Тынянов не почувствовал недостатков "Смерти Вазир-Мухтара". Он не только не разуверился в своих художественных возможностях, но напротив — уверовал в них, — быть может подсчитав количество примененных приемов и найдя оное вполне достаточным." Ну и далее — "Но Тынянов лишен дарования, вот в чем беда. Он неизобретателен".

Хактерно признание Тынянова в письме к Шкловскому (25 мая 1924 г.): “Тютчев был для Пушкина человеком с муравиной кровью” (Тоддес 1986: 101). То есть человек с муравьиной кровью был для Тынянова тем, чем в его концепции пушкинской эпохи был для Пушкина Тютчев.

Замена на курсив, конечно, моя.

Извините, если кого обидел.

16 марта 2010

История про ответы на вопросы (XIX)

Запишу-ка я сюда, чтобы не пропало: http://www.formspring.me/berezin

— Не удивительно ли, что умные люди не умеют вовремя заткнуться?

— Не знаю. Я видал молчаливых идиотов и говорливых умников, а так же умных людей, что молчали как рыба, и прочие варианты.

— Часто ль женщины предлагали вам себя?

— Нет. Но иногда по своей природной глупости я иногда понимал это спустя несколько лет — так издалека это происходило.

— Не пора ли Вам сказать уже: "Подите прочь — какое дело поэту мирному до вас"?

— Не пора. Вдруг мне захотят предложить денег?

— Деньги — однозначно неприличная вещь. Неприличнее их только педофилия.

— Ладно. Уели. Высылайте их мне. Я приму на себя грехи ваши.

— Стыдно очень сказать, но я не очень много зарабатываю, но чем богаты, тем и рады.

— Чорт! А я думал, что вы купец-миллионщик с Рублёвского шоссе. Впрочем, мне всё время не везёт с чужими деньгами.

— Уели, в свою очередь. Сколько денег-то надо? Я рядом с Москвой живу.

— Да сколько карман жмут, столько и высылайте. По грехам. Я правда, слышал, что подмосковные менее грешны, чем москвичи. А уж те, кто за сто первым километром — сущие ангелы. Так что если в в Тарусе обретаетесь, то на многое не рассчитываю.

— Это я к вашему "напомнить, где он сам стоит". Если вы играете в эту игру, то соблюдайте правила и сами — здесь все равны. Разные специальности и

— И?

— И? Разные специальности и судьбы ещё не означают ваше превосходство над людьми, которые вам вопросы задают. Вы интересны, а это должно вас р

— Р?

— Вы, по-моему, начинаете ругаться с вашими читателями. То есть, "ставить их на место" — хотя утверждаете, что никого не хотите обидеть. Вот ваш д

— Никого поставить на место нельзя — можно только напомнить, где он сам стоит.