— Фильма не видел, так что о нынешней работе и настроении писателя Распутина ничего сказать не могу.
В CCCР Валентин Григорьевич был фигурой вполне состоявшейся, настоящим представителем группы "деревенщиков", едва ли ни главным из них.
Я, впрочем, могу догадываться, что он там наговорил. Что Россию продали, а кругом царит печаль и запустение.
Ну, так это, в общем, так и есть.
Однако ж, если Герой Социалистического труда рассказал вам о контактах с инопланетянами — тут — да, есть основания для тревоги.
— А какой век мягким и трепетным?
— А это как для кого. Вот, к примеру, для писателей XX век был хорош — они были в цене, а во второй половине этого века, когда риски в России минимизировались, так и вовсе русскому писателю незаслуженное счастье подвалило.
Зато теперь им карачун, а вот дизайнерам, которых при писателях за людей не держали, слава и почёт.
Ну и тому подобное далее. Хотя я и вовсе не хотел отвечать на ваш вопрос. Тут ведь анонимный ресурс. Хуй его знает, кто вы такой? Вдруг вы — тот же человек, что меня раньше спросил, а вдруг иной? Вдруг я не догадаюсь, что это за век и мёд? А вдруг догадаюсь. Вдруг вы как плохой журналист на пресс-конференции — хотите вступить в диалог с тем, кто ее даёт, вместо того, чтобы сформулировать вопрос так, что хочешь — не хочешь, придётся отвечать. Даже если обосрался от страха.
Но плохого журналиста с пресс-конференции просто гонят ссаными тряпками, а вы можете просто пойти в мой Живой Журнал, и вести со мной диалоги там.
Тут место для отъединённых вопросов. Царство анонимности. Блиц, так сказать.
История про ответы на вопросы
— Знакомитесь на улице?
— Давно не знакомился. Внешность у меня для этого неподходящая.
Последний раз это случилось тогда, когда я утвердился в звании Настоящего Русского Писателя. Тогда и познакомился с какими-то людьми на улице.
Ведь настоящему русскому писателю нужно для утверждения в этом качестве придти в магазин и, заняв очередь, выйти на волю, в октябрьский промозглый воздух. Закурить «Беломор» с дембельской гармошкой.
— Эй, братан, — окликнут тебя. И ты поймёшь, что пока не сделал ошибок.
К тебе подойдёт сперва один, тщательно тебя осмотрев. Он спросит, нужен ли тебе стакан.
Вместо ответа ты вынешь семнадцатигранник из кармана и сдуешь с него прилипший мусор.
Тогда подойдёт и второй — спросит денег. Надо, не считая, на глаз, отсыпать мелочь.
И вот тебе нальют пойла, оно упадёт в живот сразу, как сбитый самолёт.
— Брат, — скажет тебе первый, — сразу?
А ты ответишь, что занял очередь.
— Не ссы, — ответит второй и свистнет. Из магазина выйдет малолетка, ты дашь ему денег (уже по счёту) и он вынесет тебе полкило колбасы, черняшку, три консервные банки неизвестной рыбы и главное в стекле.
Торопиться будет уже некуда. Вы разольёте по второй и снова закурите.
Ветер будет гнать рваные серые облака, будто сварливые жёны — мужей. И в этот момент надо понять, что ничего больше не будет — ни Россий, ни Латвий, а будет только то, что есть — запах хлеба из магазина, гудрона из бочки и дешёвого курева. И ты будешь счастлив.
В этот момент проковыляет мимо старушка и скажет:
— Ну, подлецы. Буржуи. Ещё б ананас на людях ели, гадюки.
И ты улыбнёшься ей.
Если соискатель сумеет в этот момент улыбнуться старухе, улыбнуться такой расслабленной улыбкой, после которой старушке даже расхочется плюнуть ему в залитые бесстыжие глаза — то, значит, он прошёл экзамен. Всё остальное: национальность, политические взгляды, ордена и тиражи — не важно, важна лишь эта улыбка русской небритой Кабирии, воспетой Венедиктом Ерофеевым.
— Да прямо-таки внешность неподходящая, с такой улыбкой и голосом. Кокетничаете тут, прибедняясь.
— Вы меня путаете с телевизионным диктором Владимиром Березиным, который постоянно ведёт какие-то концерты.
— Нет, никакой путаницы! Вас спутаешь, как же. Лучше ответьте: неужели только за себя самого страшно?
— Ну, конечно, ещё за всё человечество. И за полевых мышей.
— А мне вот только за своих близких страшно. Самому, думаю, главное не умереть раньше родителей и пока детям хотя бы лет 18–20 не исполнится.
— Это не главное. Это — от Бога.
История про ответы на вопросы
— А что про Стросс-Кана думаете?
— Мутная какая-то история. Мне в ней многое непонятно — в части мотивов действующих лиц. Так что лучше я думать о ней не буду.