Избранные места из переписки
История про ответы на вопросы
— Никто не пишет майору и вопросов не задает?
— Да уж никому-то я не сдался.
— Сдаетесь?
— Смотря кому.
— Помните, как Вас принимали в пионеры?
— Да, конечно.
Во вторую очередь — в первую очередь принимали отличников, а я получил тройку накануне.
Но отличников принимали в школьном коридоре, а когда пришла моя вторая очередь, нас всех повезли в музей Ленина.
Галстук мне повязал человек, ставший потом бандитом. Некрупным, правда.
А в музее на меня больше всего произвели впечатление ботинки Ленина. Очень остроносые, с очень высокой с шнуровкой.
— А я вот интересуюсь (с), что вы думаете о блоге Б.Акунина?
До этого момента ничего не думал. И, признаться, даже не знал ничего.
История про озабоченных писателей
Я долго выжидал, наблюдая туповато-весёлые споры вокруг писем Президенту и воплей по поводу гибели литературы (Я-то и сам люблю про это порассуждать — но с точки матроса-философа, тонущего на "Титанике".
Ну, ужас, конечно, но поздняк метаться.
Так вот, всё это давно было.
И было это в 1921 году, когда Замятин написал свою знаменитую статью. Я статью эту нашёл купированной, а потом обнаружил текст, но, может, в оригинале статья в журнале "Дом Искусств" чем-то отличалась.
Итак, Замятин говорит:
"… Писатель, который не может стать юрким, должен ходить на службу с портфелем, если он хочет жить. В наши дни — в театральный отдел с портфелем бегал бы Гоголь; Тургенев — во "Всемирной литературе", несомненно, переводил бы Бальзака и Флобера; Герцен читал бы лекции в Балтфлоте; Чехов служил бы в Комздраве. Иначе, чтобы жить — жить так, как пять лет назад жил студент на сорок рублей, Гоголю пришлось бы писать в месяц по четыре "Ревизора", Тургеневу каждые два месяца по трое "Отцов и детей", Чехову — в месяц по сотне рассказов. Это кажется нелепой шуткой, но это, к несчастью, не шутка, а настоящие цифры…
Но даже и не в этом главное: голодать русские писатели привыкли. И не в бумаге дело:.главная причина молчания — не хлебная и не бумажная, а гораздо тяжелее, прочнее, железной. Главное в том, что настоящая литература может быть только там, где ее делают не исполнительные и благонадежные чиновники, а безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики. А если писатель должен быть благоразумным, должен быть католически-правоверным, должен быть сегодня полезным, не может хлестать всех, как Свифт, не может улыбаться над всем, как Анатоль Франс, — тогда нет литературы бронзовой, а есть только бумажная, газетная, которую читают сегодня и в которую завтра завертывают глиняное мыло.
Я боюсь, что настоящей литературы у нас не будет, пока не перестанут смотреть на демос российский, как на ребенка, невинность которого надо оберегать. Я боюсь, что настоящей литературы у нас не будет, пока мы не излечимся от какого-то нового католицизма, который не меньше старого опасается всякого еретического слова. А если неизлечима эта болезнь — я боюсь, что у русской литературы одно только будущее: ее прошлое".
Если кому не лень, то тот может прочитать статью полностью — я её тут вывесил
. (Отчего-то в Сети её до сих пор нет). Там много нажористого, а так же поучительного для многих нынешних начинающих писателей.Я-то не начинающий, а всё равно с радостью портфель купил бы, почёл бы за удачу. А вам-то…
История про ответы на вопросы
— Есть ли в вашем мире человек, выдерни которого из мироздания — и оно всё расползётся, как свитер вязаный?
— Нет.
У меня есть довольно много людей, без которых мир неполон. И если что-то с ними случится то скорбь моя будет со мной до смерти, ничто не восполнит их исчезновения и всё такое.
Но расползание мироздания — это процесс быстрый, ощутимо долго его могут почувствовать только очень трепетные люди.
А наш век довольно чёрствый.
— Видели ли вы недавно на Культуре док. фильм про В. Распутина на Ангаре? Очень тяжелое впечатление. Что с ним? Или в СССР это была дутая величина?