Европейская ночь. Целую мю любовь, мою веру, мою жизнь — Люсю. В грудь, в губы, в уши, в руки. Целую тебя, моя чудная, моя дорогая.
Лучше тосковать по тебе, чем любить кого бы то ни было. Итак, если гора не может к Магомету, то Магомет пойдёт к горе. Наведите справки.
Целую пока тебя.
Привет всем, всем. У тебя в комнате, вероятно, мороз?
Целую тебя. Целую. Ах, Люсик.
25 октября 1922 года.
Берлин.
26 июля 1923
Милый Люсик.
Пишу деловое письмо.
Я очень тоскую по России. Работать мне здесь не удаётся.
Занят я с 10 утра до 6. Всё время уходит на халтуру. Теоретически работать я не могу и становлюсь беллетристом. Очень боюсь выродится и измельчать. Я положительно утверждаю, что работать здесь нельзя.
Мне очень тяжело, и ничей приезд не может улучшить положение ни Брика, ни Юрия. Ты вернёшь меня к жизни, и ты самое дорогое для меня в жизни, я люблю тебя крепко, жарко, благодарно.
Люсик, очень тяжело без Родины.
В России без меня разваливается моё дело, разваливается и уже остановилось. «Леф» халтурит, ОПОЯЗ молчит.
В Госполитуправлении обещали меня не арестовывать.
Я обязан работать и хочу в Россию.
Люсик, родной, жена моя, русская культура не вывозима.
Без работы жить нельзя.
Целую тебя. Терпи две-три недели.
Не изменяй мне, не выходи замуж, не магометантствуй.
Верь в моё счастье.
В Москве у меня уже есть место.
Не знаю, как прожить эти две недели?
Люсик, моя судьба, моя работа, а не только моя жизнь, находятся в твоих руках.
Люсик, ты не можешь представить, как я тоскую по России. Твою телеграмму получил.
Целую твои руки, о капители моей жизни.
Люсик, терпи, терпи, детка, мы принадлежим друг другу на всю жизнь.
Без твоего согласия ничего не будет сделано.
Обещай же э и мне.
Подожди август.
Люсик, решается наша судьба. Люсик, милый, я хочу домой.
5 августа 1923
Милый, хороший Люсик. Письмо твоё отчаянное и две телеграммы получил.
Я думаю о многом то же, что и ты, и совершенно не верю в кисельные берега.
Но, дитёныш, я признаю наше поражение: русская культура оказалась не вывозимой за границу.
Ребёнок, здесь плохо, злобно и тревожно. А для всех и голодно. У магазинов хвосты. Голодные люди. Германия раздавлена.
Место, где мы могли бы закрепиться с тобой, не здесь. А нашему брату нужно работать.
Летать можно по воздуху, но не без воздуха.
У нас воздух плохой, здесь его нет.
Вижу зобу и нет интереса к работе.
Я знаю, как ты устала, я был не лёгким мужем. И я виновен перед тобой.
Люсик, мне стыдно за то, что ты молола хлеб. Я вернусь и буду беречь твои руки.
Честным человеком можно быть везде, но не при закрытых дверях.
Люсик, приходится терпеть.
Пиши мне часто.
Жди ещё ну три недели.
Если дело затянется, то я телеграфирую.
Не мучай себя.
Целуй Василису. У нас, может быть, тоже будет ребёнок.
Дитёнок, мне здесь нечем жить, не материально, а духовно. Я одичалый человек, и мне нужна та обстановка, в которой я вырос.
Целую твоё письмо. Как ты измучена.
А про себя я верю в своё спортивное счастье.
Дома мы опять обрастём интересами.
А тебя я люблю на всю жизнь.
С тобой хорошо.
Целую твои ноги. Желаю всего-всего.
Поцелуй Шимана. Не помогли ему его ляхи.
Папе, маме, детям, Володе привет.
Приеду, вытащу.
…..
Люсик, мы разбиты, и это надо знать, это не тиняковство. Русская интеллигенция разбита.
Но мы отсидимся на мастерстве.
Целую крепко.
Ноги, руки. Здесь Леко Андрев рассказывал про Жака и его штаны.
История про переписку Шкловского с Тыняновым
4 марта 1929
Дорогой Юрий
<…> Я, как и полагается позвоночному и млекопитающему, скучаю, жду тебя. Передай Борису, что он в Гизе считается очень ходовым автором. Торгсектор его любит.
Я устал, по глупости занявшись после «Комарова» разными мелкими делами. <…>
Архаисты очень хорошая книга, ещё не вполне вскрытая даже автором.
Литература вневременна, то есть, она не рояльна, а органна — звук продолжается. И таким образом одновременность причин и следствия, то есть моды сменяются, но продолжают носиться.
«Дон Кихот» одновременен Тургеневу. Об эволюции здесь говорить трудно, так как нет признаков улучшения, вернее, нужно говорить о передвижении системы или движении внутри пейзажа. Изменяются не вещи, а угол зрения. Но и вещи изменяются. Недостаток «Архаистов и Пушкина» — это (методологически правильная) изолированность двух линий, стереометрическая задача решена на плоскости. Может же быть, то, что мы называем архаизмом, и то нечто, что ТВ соей работе вообще не называешь, но противопоставляешь архаизму, — это только частные случаи большой соотнесённости, может быть и не верной.
Вообще, очень хорошая книга. Правильно, что она толстая и стоит 6 рублей.
Мой ремингтон кланяется твоему ремингтону и ждёт от него писем. Для тебя практика.
4. III — 29
Ленинград, Греческий проспект, 15, кВ. 18. Ю. Н. Тынянову.
Дорогой Боря
<…> Я угорел немного от работы. Ученики, они также ошибаются, как и мы, но не так весело. <…>