Советская печать была не только коллективным агитатором, но и организатором — эта фраза за подписью Ленина горела на одном низкорослом здании на площади Белорусского вокзала, которую я пересекал едва ли не каждый день своего детства.
Структура была вполне разнообразна — «Труд» заполнял нишу экстрасенсов и НЛО, предшествуя «Московскому комсомольцу» (ведь он был не партийным органом, а газетой профсоюзов), «Литературная газета» и создавалась-то как орган контролируемой фронды, и до последних лет оставалась ею. В «Комсомольской правде» ждали очерках из недр жизни, а так же репортажей великого Пескова. Я читал в «Пионерской правде» печатающийся с продолжением какой-то роман Кира Булычёва про Алису — теперь мне кажущийся ужасной тягомотиной.
«Известия» имели совсем иной вкус, чем «Советская Россия», ну и тому подобное. Ах, восхитительный дайджест «За рубежом», ах, давний журнал «Новое время»…
При этом, для занятий иностранным языком покупалась — для простых «Moscow news», а для продвинутых — «Morning star».
Кстати, я и сам читал прессу на стендах — по дороге в Университет, ожидая троллейбуса.
Но — феномен «хорошей советской журналистики» ещё совершенно не изучен. Его в общественной перспективе как-то подмяли под себя истории «прогрессивных советских писателей».
То есть, фрондёры-писатели во время Перестройки были заметнее, у них и фронды было побольше, чем у находившихся на службе журналистов. Казалось, что подпольный альманах — больший фактор, чем прочие. Однако сейчас кажется, что этот неповоротливый механизм советской журналистики был чрезвычайно любопытным. Но про писателей всегда интереснее, чем про журналистов — слишком нелепыми кажутся их компромиссы, казавшиеся прежде столь героическими.
А в этом феномене можно обнаружить много интересного для понимания людей.
История про то, что два раза не вставать
История специально для моего доброго товарища Леонида Александровича: я сейчас пришел на премию "Просветитель" и обнаружил, что там по сцене катаются на сигвеях весьма пригожие девки. На сигвеях! Весьма пригожие! На сигвеях!
Уже полчаса катаются!
Я буду потом консультироваться, как за ними ухаживать (Каламбур)
И, чтобы два раза не вставать, скажу, что вот Капица — и правда "просветитель от Бога", и совершенно естественно, что в зале моментально "организовалось вставание".
Как бы его только сигвеем не задавили.
История про то, что два раза не вставать
Так вышло, что я всегда серьёзно относился к календарным ритуалам: советские праздники точно следовали христианским, а те — языческим, а уж языческие соответствовали движению Солнца и светил.
Пасха мешалась с Первомаем, Новый год с Рождеством, Покров приходился на годовщину Октябрьской революции, всё было размеренно и чинно.
Время тянулось от каникул до каникул.
А нынче не то — обычно 7 ноября я стоял на тротуаре рядом со своим домом на улице Горького. Я там стоял потому что мимо меня двигались ракеты и танки, возвращавшиеся с парада на Красной площади. Я стоял по щиколотку в мокрой снежной каше, а теперь всё сдвинулось, и снег выпадает на Новый год.
А сначала были каникулы с ёлкой, потом март, когда я ездил в Крым, а за ранней крымской весной следовала апрельская московская весна. Апрель вообще похож на субботу, потому что за субботой не сразу идёт понедельник, а ещё лежит леденцом целое воскресенье. Так и за апрелем идёт тёплый май, а лишь потом — сессия.
Сентябрь был месяцем твёрдых антоновских яблок и картофельной барщины, октябрь дождливым поводом для прогулов.
Обычно год шёл под откос как раз начиная с октябрьских праздников, потом происходил мой день рождения, через неделю-две появлялись первые ёлки, затем — зачётная сессия, и вот он, здравствуй, жопа, Новый год.
А теперь всё по другому — снега не допросишься, высокий сезон новогодних продаж начинается первого ноября, седьмого же числа народ трезв как стекло и сидит по домам. Впрочем, скоро ёлки будут ставить первого сентября — совсем как в старину начиная новолетие после сбора урожая.
Время сдвинулось, годы свистят, и никакого порядка не наблюдается.
И, чтобы два раза не вставать — ко мне сегодня на улице подошёл человек, наполовину уже справившийся с бутылкой пива. Он спросил меня:
— Вы на съёмках, или это ваша повседневная одежда.
— Повседневная, — отвечал я.
— Так вы состоите в
— С какой целью спрашиваете? — отбил я этот вопрос.
— Да я бы хотел вступить…
— Займитесь озеленением, — сурово сказал я.
— Ну… Так жизнь такая… Вот рёбра мне недавно переломали… Я всё же хотел бы вступить. А вас я знаю, вы в нашем магазине часто бываете, покупаете живой квас. И форма у вас…
— Что форма?
— Ничего-ничего, опрятная, чистая форма. Ботинки высокие. Я хотел бы вступить. Я слаб стал, и вот меня побили. Вступить, а?