Живой Журнал. Публикации 2011

Очень хочется понять, как возникают движения и школы.

Чаще всего они начинаются с красивых слов, желательно иностранных и какой-нибудь метафоры. Потом-то появляется та самая банда цыган-конокрадов, которая угонит всех приличных лошадей в темноту.

Но вот как, как происходит эта разводка, как отличить честного изобретателя паровой машины, селекционера орловской лошадиной породы, от торговца метафорой — непонятно.

Ср. Точно тоже происходит с нечестной фразой про знаменитые картины (раз, два).

Извините, если кого обидел.

10 мая 2011

Истории текущего дня

Зачем-то в ночи прочитал поэму Асеева "Маяковский начинается". Причём прочитал первый раз в жизни — это особенно странно, потому что большую её часть (жизни) прожил близь площади Маяковского, а отрывки из поэмы были в списке обязательного школьного чтения. Поэма эта довольно странная и напоминает мешок в котором копошатся неясные угрозы и недомолвки.

Посещали так же неприятные мысли по поводу Гуковского, умученного от большевиков. Человек он был интересный и красивый, но откуда у него было странное желание быть Ермиловым — непонятно.

Впрочем, лучше прочих про Гуковского написал Олег Проскурин: "Гуковский был блистательно талантлив и артистичен. Его лекции в Ленинграде и в Саратове (в тамошнем университете он работал во время войны и в первые послевоенные годы) собирали полные аудитории и непременно завершались шквалом аплодисментов. "Театр!" — иронически комментировал Борис Эйхенбаум, проходя мимо аудитории, где только что закончилась лекция Гуковского и откуда, по обыкновению, доносился шум оваций. "Цирк!" — злился в аналогичной ситуации академический карьерист старшего поколения. "Я имею здесь неожиданный успех — будто я заезжий столичный тенор или профессор Гуковский", — писал из Саратова пушкинист Юлиан Оксман".

Гуковский действительно был артистом в полном смысле слова — отчасти, стало быть, и актером. Как актеру ему было необходимо ощущение немедленного успеха. А для подобного успеха всегда нужно принимать правила театральной игры, господствующие "здесь и сейчас". Гуковский эти правила отлично усваивал и быстро вживался в роль, можно сказать — органически сливался с нею".

Думал я так же о том, как бы продать горку с её фарфоровым содержимым. Эти мысли наводили тоску.

Вспомнил, как только что читал свою корректуру. Внезапно обнаружил, что во всём тексте корректор зачеркнула слова "адронный коллайдер" и надписала "аНдронный коллайдер".

Я выл — сначала негромко, а потом в голос. Катался в ногах у технической сотрудницы, и, наконец, ловил ртом воздух. Как мог, что-то исправил. Однако ж гарантий, того, что исправления будут учтены. Но сколько мне открытий чудных всё это таит — раньше я просто стоял перед книжным шкафом и, глядя, на свои творения, бормотал: "Молчите, проклятые книги! Я вас не читал никогда!"

А тут-то что?

Скажи, дорогой читатель, ведь ты не поверишь, что я не знаю, как пишется коллайдер, и что я забыл пару абзацев в другой книге (сюжет не пострадал, но повисшие в воздухе шутки вызывали недоумение), и что…

Впрочем, добрый мой товарищ Леонид Александрович в утешение мне сказал, что в его книге корректор поставил аккуратные кавычки вокруг названия: "…и, воспользовавшись бритвой «Оккама», я…"

Чуден мир.

Извините, если кого обидел.

12 мая 2011

История про айсора Зервандова

История заключается вот в чём.

Есть знаменитая книга Виктора Шкловского "Сентиментальное путешествие". Считается, что нужно вслед за этим названием поставить дату написания — (1923).

Но это не так. Такую дату ставить нельзя.

Книга эта состоит нескольких книг, и все они писались в разное время. Писались и переписывались.

Первая написана в 1919 году, с июня по август. Он так и пишет время от времени — "А сейчас пишу это 30 июля 1919 года, на карауле, с винтовкой, поставленной между ног. Она не мешает мне. " Вышла эта книга в 1921 году и называлась "Революция и фронт".

Вторая книга называлась "Эпилог" и вышла в феврале 1922 года.

При этом на обложке стояло два имени — Шкловского и Зервандова. Так и было написано "Л. Зервандов". То есть айсор, командир батарей и в айсорской армии, а потом чистильщик сапог на Невском проспекте Лазарь Зервандов был соавтором Шкловского.

Но потом была написана ещё одна часть — "Письменный стол".

Получилось что-то вроде самодопроса — Шкловский рассказывал читателю то, про что его спрашивали бы на эсеровском процессе 1922 года. Только тут он рассказывал издалека, и оттого не боясь, что его перебьют.

Впрочем, про эсеровскую работу он рассказывал мало.

Во-первых, это дело было тайное, и хвастаться тут не стоит. Мало ли как обернётся жизнь — и она в итоге обернулась.

Во-вторых, в РСФСР ещё оставались товарищи. Оттого остряк, что прячет Шкловского в архиве и велит, если будет обыск, шуршать, притворившись бумагой, не назван.

Этот остряк — Роман Якобсон.