Понятно и что лучше меняться время от времени, многое что понятно в путешествии — но искусство управления на то и искусство, потому что очень много говорит о человеке.
Итак мне повезло — я был знаком с правильными женщинами.
Кстати, чтобы два раза не вставать, кто-то из комментаторов упомянул вариант "ты с девушкой на заднем сиденье с бокалом вина, а водитель за рулём". И сразу становится понятно, что этот вариант — жуткая пошлятина. Но вот женщина, что любит управлять транспортным средством, причём именно любит, получает удовольствие — и вот ты едешь с ней, не делая замечаний (ну, я-то редко делаю замечания, кроме обгона по встречке, если разглядел там встречный автобус), но тут — потому что видишь, как это всё красиво. И это очень красиво. Вот так одна женщина разбила мне сердце.
История про то, что два раза не вставать
Лесков в одном из своих рассказов пишет: "Граф даже не вошел в комнату, а только постоял в открытых дверях, держась обеими руками за притолки, а когда пьеса была окончена и графиня с Жадовским похлопали польщенному артисту, Канкрин, махнув рукою, произнес бесцеремонно «miserable Klimperei», и застучал своими галошами по направлению к своему тёмному кабинету. Здесь он надел на лоб козырек от фуражки, служивший ему вместо тафтяного зонтика, и сел за работу перед большим подсвечником, в котором горели в ряд шесть свечей под тёмным абажуром".
Чтобы два раза не вставать, то вот следы этого зонтика: "Один зонтик тафтяной кофейный" ("Опись имеющимся дух баулах вещам женщины, привезенной на корабле контр-адмирала с. Греига из Ливорно", 1775 г. — речь идёт о княжне Таракановой) "В таком наряде, с большим зелёным тафтяным зонтиком на глазах" (А. Сахаров, "Анна Иоановна"). "В таком наряде, с большим зелёным тафтяным зонтиком на глазах, сидел у себя в кабинете Остерман, когда его камердинер-оборванец доложил, что приехала баронесса". (А. Сахаров, "Иоанн Антонович"). К. Голодников о сибирском историке Словцове: "Костюм Петра Андреевича обыкновенно состоял из длиннополого, серого цвета сюртука, застегнутого на все пуговицы; вследствие же слабости своего старческого зрения, он постоянно носил над глазами зеленый тафтяной зонтик».
История про то, что два раза не вставать
Формальная школа имела как бы два отделения, подобно тому, как в выходных данных книг писали «Москва — Петроград» или потом: «М. — Л.».
В Петрограде был ОПОЯЗ — Общество изучения поэтического языка, а в Москве был Московский Лингвистический кружок, один из членов которого Роман Якобсон создал потом Пражский лингвистический кружок.
Знаменитый филолог Владимир Яковлевич Пропп формально не был «опоязовцем», но его работа двигалась в том же направлении счётности и математичности.
От ОПОЯЗа расходились волны преобразований — будто круги по воде от камня, кинутого в академический пруд.
Время было решительное, все то и дело скидывали что-то с корабля современности.
Формалисты прощались со старой наукой, но, как ни странно, привносили настоящую науку в литературоведение — счётные понятия, точные измерения, морфологию и спецификации.
Но формалисты, по сути, занимались не только «поэтическим языком». Они пытались объяснить всё, объяснить весь окружающий мир.
Фольклор, литературная эволюция, формы жизни сюжета — всё это были только детали общего полотна.
Поэтому программная статья Шкловского называлась: «Искусство как приём».
Тут и было придумано слово «острание».
Потом Шкловский написал: «И я тогда создал термин «остранение»; и так как уже могу сегодня признаваться в том, что делал грамматические ошибки, то я написал одно «н». Надо «странный» было написать.
Так оно и пошло с одним «н» и, как собака с отрезанным ухом, бегает по миру».
В интересной книге Илоны Светликовой «Истоки русского формализма» говорится: «Существует малоизвестная, но авторитетная версия происхождения слова «остранение». В принадлежащем Омри Ронену экземпляре «Писем и заметок» Трубецкого сделана следующая запись к одному из комментариев: «остраннение — термин Брика, янв. 1969 г.» (дата отмечает разговор с Якобсоном, который сообщил об этом). Там же и помеченная уже 1992 годом запись: «ср. у Шварца о Шкловском» (имеется в виду то место в «Живу беспокойно», где говорится, что если Шкловскому нравилась какая-то мысль, то он просто брал её и забывал об источнике.
Косвенно подтверждает слова Якобсона и то, что Брик вообще известен своим научным словотворчеством».
Потом автор упоминает запись Томашевского о том, что термин «словораздел» принадлежит Брику, наблюдение Омри Ронена о том, что выражение «социальный заказ» появляется в статье Брика и Маяковского «Наша словесная работа» 1923 года, что Вячеслав Иванов называл «звуковые повторы» термином Брика, а сам Якобсон называет слово «звукообразный» термином Брика.