Живой Журнал. Публикации 2012

А влиятельные есть, что. Вот Пелевин влиятельный писатель — нет, не в том смысле, что выйди он на улицы и воструби в рог, за ним соберутся полки. И не в том, что он на кого-то оказывает эстетическое влияние, а в том, что он заставляет себя прочитать. Пелевин похож на Государственный гимн, сочинённый Сергеем Михалковым. По легенде, когда автора поносили нехорошими словами, он, немного заикаясь, отвечал «Г-г-говно-то г-го-вно, а слушать будешь стоя». Так и с Пелевиным — он обречён, на то, что будет прочитан, будет прочитана каждая новая книга, только вовсе не потому, что она может быть оценена по канонам старой литературы от Пушкина до Платова, а потому что это критерии нового общества. Они — критерии новые, не литературные, а социальные.

А уж как влиятелен писатель Виктор Резун, более известный нам под псевдонимом "Суворов" — частотность его упоминаний сравнится разве с Толстым или Достоевским.

Или, к примеру, Солженицын влияет на половину разговоров о русской истории — он ведь писал на флеймогонные темы. А это темы такие, в которые даже не палку сунешь, окурок брось — и вырастет целое дерево споров, разных увлечений и прочей поножовщины.

2. Назовите до двенадцати драматургов XX века, русских или иноязычных, которые сегодня наиболее влиятельны.

Чехов — он всё же умер в двадцатом веке.

Арбузова, Вампилова, Розова и Володина, которым открывают памятники, кажется забудут на время — пока их не перепишут. Вроде того, как раньше переписывали Шекспира, выводя на сцену Джульетту в джинсах и Гамлета в галстуке — и перепишут на какой-нибудь современный лад, разумеется. Впрочем, я сейчас позвонил одной своей знакомой, и она с ходу назвала тридцать фамилий, которых я никогда ранее не слышал.

Но именно драматургия в эпоху умирания прозы должна прирастать чем-то интересным. То есть, во время перехода общественного интереса от чтения к наблюдению, в ней должно что-то случиться. Я пока не вижу, что.

3. Назовите до двенадцати зарубежных (иноязычных, т. е. пишущих не по-русски, включая народы б. СССР) прозаиков второй половины XX века, чьё творчество по-прежнему увлекает читателей, продолжает влиять на развитие литературы.

Павич бы чрезвычайно увлекательный автор — он испортил довольно много писателей, которые стали ему подражать. Вообще, так можно определять хороших писателей — по числу загубленных талантов, что запели не своими голосами и подавились своими песнями.

Памук тоже чрезвычайно интересный писатель — и с особым стилем для читателя. С Памуком такая этническая литература, которая не по-настоящему экзотическая, а чуть-чуть. То есть, культура другая, но не по-настоящему другая, потому что настоящим невозможно сопереживать или это требует мыслительных усилий.

Многоголовый латиноамериканский писатель Борхес-Маркес-Кастанеда-Льоса. Он напортил много людей, точно вам говорю.

Роулинг — чрезвычайно влиятельная писательница. Она создала свой мир, заработала кучу денег и теперь мальчик в очках и его безносый друг в каждом доме. По-моему, после Толкина это первый случай. Толкин тоже влиятельный, кстати.

Лем, наверное. Лем для меня олицетворяет настоящую научную фантастику Брэдбери — тоже, но американец более литературен, а поляк для меня более связан со всякими научными парадоксами.

4. Назовите двенадцать произведений (проза, поэзия, драматургия), которые представляются вам наиболее значительными в русской литературе второй половины XX — начала XXI вв.

Пастернак со своим «Доктором Живаго», которого перестали читать, зато все точно помнят истории вокруг этого романа.

Солженицын со своим «Архипелагом ГУЛАГ»… Но тут список обрывается — и вот почему: это ведь открытые соревнования. Можно сколь угодно, как на спартакиаде отбирать дюжину лучших, но мы ведь подразумеваем, что выдающееся произведение занимает выдающееся место в народных умах.

Но сейчас просто иной механизм общения текста с обществом. Раньше он был обязателен и иерархичен, а теперь иерархия разрушена (это не хорошо и не плохо) и пирамиды предпочтений выстраиваются в мелких замкнутых сообществах.

У поэтов, впрочем, всё несколько проще — из них (умерших позже Сталина и Платонова) можно выбрать известный ряд — Пастернак, Ахматова, Бродский. (Птица- курица, плод — яблоко, etc). Но как выстроить ряд "значительных стихов" — непонятно. Почему "Речь о пролитом молоке" соседствует с о "Свиданием" Пастернака? Их соединение в одном ряду более причудливо, чем перечисление Борхесом животных, одни из которых нарисованы тончайшей кистью из верблюжьей шерсти, другие — набальзамированы, третьи приручены.