Я тут перед праздниками написал рассуждение о "неформальных ветеранах"
— но под праздник вышло так, что я прочитал об этой мифической женщине с двумя золотыми звёздами. Казус Гриняевой с её Военно-народным советом мне вообще очень интересен, но тут тему нужно сузить. Ничего хорошего в ряженых нет (хотя мы рассматриваем здесь не обычных мошенников, а хтоническое народное сознаение, которое прорывается к нам через городских сумасшедших. Но интересно, что советская эстетика и советские награды начисто перешибают по силе весь двадцатилетний российский опыт.Но я даже не об этом хочу сказать — советская наградная система мне представляется наиболее совершенной.
Она и сейчас совершенна, хотя пережила два удара — первым ударом был хрущёвский волюнтаризм с раздачей звёзд будто леденцов детям (Звания Героя Советского Союза для Насера, маршала Мухаммеду Амера и бен Белле (Фидель Кастро был всё-таки интуитивно принятым народом героем), ну и Суворова первой степени были зачем-то удостоены эфиопский император Хайле Селассие II (1959), король Камбоджи с сыном Сиануком (1956). Хрущёв был вообще человек порывистый — как давал, так и брал: с Серова оборвал все звёздочки по самое небалуйся, а также отобрал все полководческие ордена у депортаторов). Второй вал — это юбилейные награждения начала восьмидесятых. Но система-то была стройная и внятная, не то, что ныне.
Грамотно развешенный иконостас вызывал уважение эстетическое.
Но, помимо того, это был паспорт, который носился на груди — внимательный человек, рассматривая снимок мог определить если не фамилию, то специфическую биографию запечатлённого. Но я против того, чтобы этот паспорт проверяли у живых стариков какие-то молодые люди, как нам теперь советуют.
И, чтобы два раза не вставать, скажу: на меня один человек стал обижаться за выражение "латунный иконостас". За ветеранов часто нынче обижаются, это как бы делает людей представителями самих ветеранов, уполномоченными, так сказать. Меж тем, это происходит от незнания реалий — основной медальный ряд (за исключением старших наград вроде медали "За отвагу" и "За боевые заслуги", изготовленных из серебра, был латунный — и медали "за оборону", и "за взятие", и большая часть юбилейных. Ничего в том зазорного нет. Ну а не очень старых людей с заслуженными медалями немало — вот вам снимок, довольно известный, кстати.
Подвал — чердак (2013-05-13)
Я всегда хотел попасть на крышу.
Сколько раз я садился в лифт, а крыши всё равно не видел.
То сойду на пятом этаже, где живёт известная всем Зина Даян. То выйду на шестом, где живёт один профессор, чтобы поднести его жене пакеты из магазина. То на своём выйду, а это уже совсем удивительно. Даже кнопка последнего, шестнадцатого этажа сожжена и выглядывает из своей дырки, как сгоревший танкист из люка.
Но вот прорвало трубы в подвале, и я решил сходить посмотреть на эту катастрофу. Катастрофы всегда привлекают, особенно когда они рядом, но не совсем на пороге. Посмотрел — в подвале пахнет неважно: утробной теплотой и сырым бетоном.
Это ужас какой-то, что я вижу — это ад, а ангелы живут на крыше. Я хочу увидеть ангелов, и мне кто только не обещал их показать, да так никто и не показал.
В подвале обнаружился наш сантехник. Его зовут Карлсон, но он русский. Ничего удивительного, я знал одного Иванова, так он был еврей. Карлсон был всегда пьян, но дело своё знал — и в подвале уже сидел давно, и работа его почти завершилась. Сейчас он закручивал какой-то огромный кран.
Карлсон вытащил из сумки стаканчики и бутылочку. Мы выпили, и понеслась душа в рай. Какие там ангелы, сами демоны отступили в тёмные сырые углы.
— А осмелюсь ли, милостивый государь мой, обратиться к вам с разговором приличным? — спросил Карлсон. — Ибо хотя вы и не в значительном виде, но опытность моя отличает в вас человека образованного, но к напиткам привычного. Осмелюсь узнать, служить изволили?
— Нет, я в институте учился… — ответил я.
— Студент, стало быть, или бывший студент! — вскричал сантехник, — так я и думал! Зачем вам сугубый армейский опыт? А я вот отбыл-с.
Сантехник был пьян, причём давно, наши три рюмочки были вовсе не первыми сегодня. При этом мы все знали нашего сантехника, а он едва ли помнил жильцов в лицо и по именам. Так бывает.
— Милостивый государь, — начал он почти с торжественностию, — бедность не порок, это истина. Знаю я, что и пьянство не добродетель, и это тем паче. Но нищета, милостивый государь, нищета — порок-с. В бедности вы ещё сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и никто. За нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают из всякой офиса, когда туда придёшь наниматься. И отсюда питейное! Позвольте ещё вас спросить, так, хотя бы в виде простого любопытства: изволили вы ночевать в подвале, на тюках стекловаты?
— Нет, не случалось, — отвечал я. — А что?