Живой Журнал. Публикации 2013

Его походка изменилась с тех пор, когда он бодро входил в ординаторскую. От ходьбы она развинтилась, но эта мякинная, развинченная, даже игрушечная походка была все же походка врача.

Он не разбирался в направлениях. Но эти направления можно было определить. Уклоняясь, делая зигзаги, подобные молниям на картинах, изображающих всемирный потоп, он давал круги, и круги эти медленно сужались.

Так прошёл год, пока круг сомкнулся точкой, и он вступил в Стокгольм.

Вступя, он обошёл его кругом из конца в конец.

Потом он начал кружить по городу, и ему случалось неделями делать один и тот же круг.

Шёл он быстро, все тою же своей врачебной, развинченной ординаторской походкой, при которой ноги и руки казались нарочно подвешенными.

Лавочники его ненавидели.

Когда ему случалось проходить по Вазистану, они покрикивали вслед:

— Приходи вчера.

— Играй назад.

О нём говорили, что он приносит неудачу, а шведские феминистки, что держали у русского посольства бессменный пикет, чтобы откупиться от его глаза, давали ему, молчаливо сговорясь, по гамбургеру.

Мальчишки, которые во все эпохи превосходно улавливают слабые черты, бежали за ним и кричали:

— Педофил!

Он нашёл лестницу, забрался по ней а крышу и сколотил себе там домик.

Заснув, наконец, в этом доме, он забыл всё — жиры, аминокислоты и раздельное питание.

Питался он пойманными голубями.

А в его родном городе дела шли своим чередом.

Секретный арестант под его старой фамилией был освобождён вместе с другими узниками режима.

Когда диетолог Протасов вернулся из Сибири, о нём уже знали многие. О нём много писали в прессе — отечественной и зарубежной.

Это был тот самый диетолог, который сделал что-то ужасное под окном Президента во имя свободы, был наказан и сослан в Сибирь, а потом помилован и сделан старшим диетологом. Таковы были вполне определённые черты его жизни.

Министр уже не чувствовал никакого стеснения с ним и просто назначал то в поликлинику, то в больницу. Он был исправный врач, потому что ничего дурного за ним нельзя было заметить.

Диетологу было пора жениться, и нашли журналистку.

Журналистка, сначала обрадовалась, думая, что её соединяют с внезапным любовником. Она подкрасилась и затянула несходившуюся шнуровку на хипстерских кедах.

Потом в церкви она заметила, что стоит одиноко, а над соседним пустым местом держит венец сотрудник администрации Президента. Она хотела уже снова упасть в обморок, но так как держала глаза опущенными ниц и видела свою талию, то раздумала. Некоторая таинственность обряда, при котором жених не присутствовал, многим понравилась.

И через некоторое время у диетолога Протасова родился сын, по слухам похожий на него.

Президент забыл о нём. У него было много дел.

Приближалась Олимпиада, и у Президента были планы. Планов этих было много, и нередко один заскакивал за другой.

Он раздался в ширину и осел. Лицо его стало кирпичного цвета.

Министр опять впал в немилость. Президент все реже смеялся.

Перебирая списки, он наткнулся раз на имя диетолога Протасова и назначил его сперва директором поликлиники, а в другой раз начальником городского здравозахоронения.

Диетолог был исправный врач и скоро он стал главным санитарным врачом.

Потом Президент снова забыл о нём.

Жизнь врача Протасова протекала незаметно, и все с этим примирились.

Его предшественник был человеком громким и шумным, и от него многим хотелось отдохнуть, а тут всё было тихо и спокойно, что всем нравилось.

Дома у него был свой кабинет, в городской Думе своя комната, и иногда туда заносили донесения и приказы, не слишком удивляясь отсутствию санитарного диетолога.

Лучше всего чувствовала себя в громадной двуспальной кровати журналистка.

Муж подвигался по службе, спать было удобно, сын подрастал. Иногда супружеское место диетолога согревалось каким-либо бизнесменом, капитаном или же вовсе лицедеем. Так, впрочем, бывало во многих чиновничьих постелях столицы, хозяева которых были в отлучке.

Однажды, когда утомившийся любовник спал, ей послышался скрип в соседней комнате. Скрип повторился. Без сомнения, это рассыхался дорогой бразильский паркет, оказавшийся подделкой. Но она мгновенно растолкала заснувшего, вытолкала его и бросила ему в дверь одежду.

Опомнившись, она смеялась над собой.

Но и это случалось во многих чиновничьих домах.

А потом муж умер — так часто бывает.

Даже с врачами.

Похороны диетолога долго не забывались Москвой — верно, с неделю об них помнили.

А в тех журналах, что выходили раз в две недели — и того дольше.

По Тверской ехала вереница машин с мигалками.

На подушках несли ордена.

За чёрным тяжелым гробом, втиснутым в машину «Скорой помощи» ехала в кабриолете жена, прижав к себе великовозрастного сына.

И она плакала.

В крематории стреляли солдаты в белых перчатках, а потом ещё стрелял караул на кладбище.

Стреляли все — даже дагестанцы, торговавшие цветами у ограды.

К незарытой могиле с некоторым опозданием приехал Президент и, кашлянув, произнёс:

— У меня умирают лучшие люди.

Карлсона же с тех пор вовсе никто не видел. Но это немудрено с такой путаницей в фамилиях.

Извините, если кого обидел.