История про то, что два раза не вставать (2013-01-23)
— Как Вы поступаете, когда узнаете, что Ваш приятель довольно подлый человек?
— Понятия не имею. Тут, мне кажется, всё зависит от обстоятельств. Я считаю, что проблема в том, что в человеке обычно редко заключено абсолютное совершенное зло. Чаще всего человек делает какую-то подлость, а в остальном остаётся довольно милым. Вот я знаю довольно много людей, что в девяностые (или восьмидесятые) совершали предосудительные поступки. Не просто недоплатили налоги, а угрожали друг другу, поставили кого-то на счётчик, воровали у сирот (а воровать у сирот можно и не будучи анекдотическим Альхеном-директором). А сейчас круг общения этих людей вполне спокойно относится к этому прошлому — ну, дескать, ладно. С кем не бывает. Переболели. А я всё это помню.
Да что там — вам не приходилось беседовать с разведёнными супругами, особенно, если дружил с обоими, а разрыв их был страстным и бурным? В этот момент понимаешь, что рассказ Акутагавы «В чаще» совершенно не парадоксален. Я это к чему клоню — мир ужасен не тем, что в нём есть зло, а тем, что непонятно, как его распознать.
Вот я вам расскажу такую историю — как-то на Новый год я поехал к своему другу в сторону от Москвы. Первого января его тёща вышла, а когда вернулась, то рассказала, что ходила поздравлять соседей, только за стол с соседом не села — потому что сосед (а это было нам известно) убийца. Был у него срок на двенадцать лет — в его прежней, небогатой ещё жизни. И вот, по соображениям этой женщины, родившейся в лагерях, кстати, поздравить соседа, а особенно его домочадцев было можно, а сесть за стол вместе с хозяином было нельзя. Такие представления были у этой, пожилой, в общем-то, женщины. А я сидел за столами с очень дурными людьми, людьми гнилыми, жал им руки, улыбался. То есть, я находился на какой-то другой, ещё более небезупречной стадии отношения к миру — впрочем, сейчас стал пожёстче.
— Помните вопрос про подлых приятелей? В конце Вашего ответа (спасибо) — «сейчас стал жестче». Жестче — менее лицемерно?
— «Лицемерие» тут не очень удачное слово. Даль пишет: «
У меня мотивов для этого порока не было, а была чрезмерная терпимость, а ныне терпимости поубавилось. То есть, в моей жизни мало искушений такого рода — очень часто мы идём на компромисс, чтобы не потерять работу, чтобы нам что-то было, или там, чтобы нас куда-то повезли за так, показывая красивых живчиков на фоне красивых ландшафтов.
То есть, лицемерие — это свойство общественной жизни, а чрезмерная терпимость — свойство жизни частной. Вот, например, среди моих друзей были люди, говорившие о других чрезвычайно глупо и дурно, и мне бы следовало бы их одёрнуть — всё же сидим за одним столом, и проч., и проч. А я не одёргивал — ради внешней гармонии, ради того, что мы много лет уже вместе. А теперь, после некоторого количества потерь, появляется пролетарское бесстрашие. Нечего терять, кроме.
Хотя, как прижмёт, так поползёшь на коленях к тирану жизнь своих родных вымаливать — вот оно вам и лицемерие заложника. Будешь ненавидеть, а при том кланяться — гордо и быстро помереть могут только очень отчаянные и одинокие люди. А так — всяко бывает.
— Вы умный?
— Задним числом — очень. Просто страшно становится, какой я умный задним числом.
— Вы были на войне? Вам приходилось стрелять в людей?
— Да я всё шифровальщиком при штабе.
— Какие фильмы, телепередачи, может быть, викторины, вы смотрите, если хотите какое-то время просто ни о чём не думать?
— Я в таких случаях просто сплю.
— Любите танцевать?
— Я негоден к этому.
— Какую музыку предпочитаете?
— Годную для трапезы.
— Если женщина плачет, Вы — что делаете?
— Вот сейчас наверняка какая-то женщина где-то плачет. И не одна. А я по клавиатуре стучу.
— Бывает, чтоб целый день валяться? Просто так.