Живой Журнал. Публикации 2015

Гламурных Эсэсовцев сразу профилактически отпиздили, они очень обиделись и тут же достали из карманов большие таблетки Военного Экстази и их сожрали. Но бойцы Красноармейского Спецназа оказались не лыком шиты — они-то давно спиздили Военное Экстази из лаборатории. И теперь, на глазах удивлённых Гламурных Эсэсовцев его тоже сожрали.

Ну и опять наваляли Эсэсовцам по самое не балуйся.

Всё это раненному фронтовому кинооператору жутко надоело, и он понял, что таким манером фильм никогда не кончится.

Оказалось, что пока все пиздили Военное Экстази, он спиздил парабеллум с одним патроном.

— Съёбывайте! — говорит он своим товарищам и девушке. — А я стрельну и погибну смертью храбрых.

Тут все и съебались.

Даже Гламурные Эсесовцы, кроме главного. Этому-то главному всё было похуй.

Тут кинооператор пальнул, и ещё две минуты фильм снимали сквозь конфорку бытовой газовой плиты.

Очень похоже на рекламу «Газпрома», кстати.

Дальше хуй его знает, что произошло, но очевидно, что Красноармейский спецназ выжил, переоделся и вот бойцы, отдавая честь, торжественно кладут кинокамеру на могильный холмик.

Ну и, действительно, — хули её к своим тащить — она тяжёлая.

Вот какие огурцы продаются теперь в магазинах. Такие вот фильмы показывают нам в прайм-тайм. (Тут я вклинюсь в этот текст из сегодняшнего дня и скажу — вот уже почти десять лет подряд). Ни в пизду, так сказать, ни в Красную Армию.

В ролях: Александр Соловьев, Алексей Фаддеев, Глафира Тарханова, Юрий Сысоев Режиссер: Михаил Шевчук. Россия. 2006.

Извините, если кого обидел.

30 апреля 2015

Пентаграмма ОСОАВИАХИМа (День Международной солидарности трудящихся. 1 мая ) (2015-05-01)

Он жёг бумаги уже две недели.

Из-за того, что он жил на последнем этаже, у него осталась эта возможность — роскошные голландские печки, облицованные голубыми и сиреневыми изразцами, были давно разломаны в нижних квартирах, где всяк экономил, выгадывая себе лишний квадратный метр.

А у него печка работала исправно, и теперь исправно пожирала документы, фотографии и пачки писем, перевязанные разноцветными ленточками. Укороченный дымоход выбрасывал вон прошлое — в прохладный майский рассвет.

Академик давно понял, что его возьмут. Он уже отсидел однажды — по делу Промпартии, но через месяц, не дождавшись суда, вышел на волю — его признали невиновным. Он, правда, понимал, что его давно признали нецелесообразным.

Теперь пришёл срок, и беда была рядом. Но это не стало главной бедой — главная была в том, что установка была не готова.

Он работал над ней долго, и постепенно, с каждым винтом, с каждым часом своей жизни, она стала частью семьи Академика. Семья была крохотная — сын и установка. Как спрятать сына, он уже придумал, но установку, которую он создавал двадцать лет, прятать было некуда.

Его выращенный гомункулус, его ковчег, его аппарат беспомощно стоял в подвале на Моховой — и Кремль был рядом. Тот Кремль, что убьёт и его, и установку. Вернее, установка уже убита — её признали вредительской и начали разбирать ещё вчера.

Академик сунул последнюю папку в жерло голландского крематория и приложил ладони к кафелю. Забавно было то, что он так любил тепло, а всю жизнь занимался сверхнизкими температурами.

Бумаг было много, и он старался жечь их под утро, вплоть до того момента, как майское, почти летнее, солнце осветит крыши. С его балкона был виден Кремль, вернее, часть Боровицкой башни — и можно было поутру видеть, как из него, как из печи, вылетает кавалькада чёрных автомобилей.

Потом Академик курил на балконе — английская трубка была набита чёрным абхазским табаком. Холодок бежал по спине — и от утренней прохлады, и от сознания того, что это больше не повторится.

Машины ушли в сторону Арбата, утро сбрызнуло суровые стены мягким и нежно-розовым светом. Говорили, что скоро всех жильцов отселят из этих домов по соображениям безопасности, но такая перспектива Академика не волновала — это уже будет без него. Давно выдавили, как прыщ, золотой шар храма Христа Спасителя, а вставшее поодаль от родного дома Академика новое здание обозначило новую границу будущего проспекта.

Горел на церкви рядом кривой недоломанный крест, сияла под ним чаша-лодка — прыгнуть бы в лодочку и уплыть, повернуть тумблер — и охладитель начнёт свою работу, время потечёт вспять. Вырастет заново храм, погаснут алые звёзды, затрепещут крыльями ржавые орлы на башнях, понесётся конка под балконом. Но ничего этого не будет, потому что месяц назад во время аварии лопнули соединительные шланги, пошло трещинами железо, не выдержав холода, а потом новый накопитель, выписанный из Германии, не прибыл вовремя.

А если бы прибыл, успел, то прыгнул в лодочку, прижав к себе сына — будь что будет.