Живой Журнал. Публикации 2015

— Нет, совсем нет. Вы дышали без страха, но не оттого, что разучились бояться. Вы не научились этому, и оттого ваша голова сильнее рук. В вас пробуждаются чувства, и они убьют силу разума, но сейчас, сейчас всё ещё по-прежнему.

— И что, что?

— Лёгкость вам казалась обманчивой, и это правда. Лёгкость кончилась. Нужно было делать выбор.

— Что за выбор? Зачем?

— Вы сделаете выбор между тем, что умели раньше и тем, что должно принадлежать Чапоги.

Это был странный разговор, потому что каждый знал наперёд реплику собеседника.

Профессор понимал, что сейчас получит в дар чувство страха и неуверенности, но ответ сделает что-то, что лишит ужаса и трепета мальчика, рождённого под телегой.

Тогда, повинуясь руке старика, он сел в круг, и садясь, услышал, как успокоенно выдохнули двое поодаль.

Старик покосился и сказал:

— Теперь я расскажу вам то, что не успел договорить Розенблюм. Человек из старинной сказки, услышав крик, понял, что пришёл конец его заёмному счастью и выскочил из дома с мечом, чтобы защитить свои деньги и семейство.

И тогда он увидел, что нищенка родила под телегой мальчика, и мальчик лежит там, маленький и жалкий, но уже имеющий имя Чапоги — потому что Чапоги значит «рождённый под телегой».

А теперь попробуйте поверить, что всё счастье — и ваше, и его — под угрозой. Край мира остёр, и сейчас мир встал на это ребро. Попробуйте понять это, и круг замкнётся. Надо сосредоточиться и представить себе самое важное…

Профессор представил себе земной шар и начал оглядывать этот шар, будто огромную лабораторную колбу. Граница его обзора двигалась по поверхности, как линия терминатора, отсчитывала сотни километров и тысячи, бежала через меридианы и параллели, не останавливаясь нигде, и от этого появилось тоскливое уныние, морок вязкого сна, как вдруг нечто особенное прекратило это движение.

Совсем рядом — несколько градусов по счисленной столетия назад градусной сетке.

Он видел далекий самолёт, что раскручивал винты — четыре радужных круга вспыхивали у крыльев, видение окружала тысяча деталей, он слышал, как скребёт ладонью небритый техник, сматывающий шланг, щелчок тумблера, шорохи и звуки в требухе огромной машины. Одно наслаивалось на другое, и детали мешали друг другу.

Потом он понял, что нужно читать это изображение как длинный ряд, и выделить при этом главный его член. Снова потекли рекой подробности. Работающие моторы, движение топлива по трубкам, движение масла в гидравлике — что-то мешалось, что-то отсутствовало в этом ряду.

Стоп. Он прошёлся снова — длинная сигара самолёта начала разгоняться по бетонной полосе, выгибались крылья, увеличивалась высота. Стоп. В теле самолёта была странная пустота — там была пустота величиной в каплю.

И профессор сразу понял, что это за капля. Он понял, что пустой она кажется оттого, что это не просто бомба, и даже не оттого, что она пахла плутонием.

В бомбе была пустота, похожая на воронку, что втянет в себя весь мир.

Теперь было понятно, что через час эта воронка откроет свою пасть, и на этом месте видение профессора заканчивалось. Дальше просто ничего не было, дальше история обрывалась.

Старик тронул его за плечо.

— Не надо, не рассказывай. Теперь ты понимаешь — всегда можно выделить главное. Всегда можно понять, какая песчинка вызовет обвал, смерть какого воина вызовет поражение армии. Постарайся представить себе самое дорогое, что у тебя есть, и у тебя получится всё исправить.

— Мне ничего не дорого, — ответил он и не покривил душой.

В нём не было идеалов, время прошло лёгко, оттого что он потерял всё давным-давно и не привязался ни к чему. Судьбы была — пустой мешок. Но нет, подумал он, подумал он, что-то мешает. Значение не нулевое, нет, что-то есть ещё. И он вспомнил о рождённом под телегой и своём заёмном счастье.

Тогда он снова закрыл глаза.

Там, в белом океане воздуха снова летел бомбардировщик, а справа и слева от него шли истребители охранения.

За много километров от них заходил в вираж русский воздушный патруль.

Профессор представлял себе этот мир как совокупность десятка точек, как крупу, рассыпанную по столу.

Вдруг он понял, что он не может действовать на бомбардировщик, тот был слишком велик, и пустота внутри него была бездонна для чужой мысли.

И вот, по плоскости небесного стола, с востока к Профессору двигались две крупинки — одна, окружённая стаей защитников, а другая, всего с двумя помощниками, пробивала себе дорогу чуть севернее. Он понял, что именно эта, остающаяся незамеченной, движущаяся на севере, и несёт в себе пустоту разрушения.

Всё новые и новые волны тупорылых истребителей готовились вступить в схватку с воздушной армадой, но пустота, никем не замеченная, приближалась совсем с другой стороны.

Мальчик, родившийся под телегой, в этот момент заворочался во сне на окраине сибирского города, застонал, сбивая в ком одеяльце.

Профессор услышал его за многие сотни километров, вдруг понял, что это — главное. Но, использовав этот звук, как зажигание, потом отогнал его — как уже не нужный теперь параметр.

Итак, точки двигались перед ним в разных направлениях.