— Я тебя простил ещё тогда, как увидел. Как увидел, так сразу и простил. А счёт по головам — это ты придумал сам. Ты скажи о другом — останешься с нами?
Фёдор подумал, обведя взглядом пустынные холмы.
— Нет, не останусь. Ты тут хозяин, а моя вера спутана, как старая рыбацкая сеть. Но потом, может, вернусь — если разберусь с двухголовым оленем. Ведь в оленя верить можно?
— Смотря как — никто не мешает оленю жить под небом Господа, как всякой божьей твари, будь она с двумя головами или с одной. Да ладно, ты почувствуешь, когда надо вернуться, — досадливо сказал игумен. — Только не надо медлить.
Они попрощались, и вот Фёдор повернулся и, не оглядываясь, пошёл на юг.
Когда он отошёл достаточно далеко, игумен распахнул плащ и освободил странную птицу, пригревшуюся у него на груди. Не то белый голубь, не то маленькая куропатка, хлопая крыльями, поднялась в воздух и полетела вслед за ушедшим.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
История про то, что два раза не вставать (2016-03-14)
Надо бы написать про Бунина.
История про то, что два раза не вставать (2016-03-16)
Третья пожанровая заметка.
По-хорошему, надо написать отдельное рассуждение, куда относить всякий стим-панк и дизель панк — вот такое впечатление, что к фэнтази как раз, но тут я ограничен правилами ресурса и небесконечным местом под статью.
Вот, к примеру, все эти хтонические миры Чайны Мельвиля — к чему они тяготеют? К конструированию миров или к сказке- путешествию? Непонятно.
Я бы отнёс это к фэнтези — заодно со стимпанком, потому что там, кажется, социальное вторично, а важнее перебирание мелких образов, штуковин и авторских кунштюков. (К сюжетам Мельвиля у меня некоторое равнодушие).
Надо бы написать следующую про награды фантастам — это уже к жанрам отношение не имеет, а имеет отношение к структурам.
То есть, о том, как выстраивается система цветовой дифференциации штанов внутри маленьких групп, которые хотят быть большими.
Или хотят быть похожими на большие.
Вообще, о литературных премиях.
Тут как раз и Роскон пройдёт.
День Святого Патрика (
Раевский выбрался из постели и прошлёпал босыми ногами в кухню.
Квартира была огромной — он отвык от таких — сначала пятки холодил ламинат, а потом ледяной кухонный мрамор. Хвалёные полы с подогревом явно бастовали.
Всю ночь они кричали «Слонче» — потому что им так сказали, что надо кричать, когда пьёшь «Гиннес». Некоторые, впрочем, кричали «Слонче бряк»! От «Слынчев бряг» — по старой памяти.
Ночь мерилась не по двадцать восемь — тридцать пять, а по ноль — пятьдесят восемь, то есть не унциями, а пинтами. «Удивительный всё-таки день», — подумал Раевский. — «Этот день Святого Патрика — единственный, что у нас могут праздновать не в срок. Не первый раз на моей памяти его справляют на несколько дней раньше. Коммерция побеждает традицию. Довольно трудно себе представить, что продавцы мороженого и воздушных шариков предложили бы праздновать 9 мая на два дня раньше. Но 9 мая и так нерабочий день. Пока, кажется, нерабочий.
Не знаю уж, что там с памятью Петра и Февронии, который у нас День семьи. А тут уж точно — и в этот раз перенесли на субботу, потому что в будни меньше народу пойдёт по улицам в зелёных шляпах и ещё меньше будет пить всю ночь».
За окнами догорал предварительный День Святого Патрика, чтобы дать место настоящему. Зашипела, завыла последняя шутиха. Наталья Александровна спала в дальней комнате, и он без опаски стал курить под вытяжкой, кутаясь в халат. Приезжать не следовало, всё это было напрасно — no sex with ex. Всё дело в том, что они чересчур праздновали, и вечер прокатился по пабам, в компании крашеных зелёным и оранжевым людей, как махновская конница по степи.
И вот он здесь, на этой кухне, которую знал, как свои пять пальцев. Квартира с видом на Кремль, былая роскошь… Вернее, роскошь никуда не делась — вполне оставалась при этой семье.
Он иногда встречался со своими друзьями в этой квартире — всё равно в ней никто не жил.
Хозяева превращали нефть во французское вино где-то на берегах Средиземного моря.
Раевскому было непонятно, счастливы ли они, счастлива ли его подруга, что как перелётная длинноногая птица, кочевала по свету.
Жизнь не густа, и наказывает нас тем, что желания исполняются буквально. Ты вымаливаешь себе счастье, но чеховский крыжовник оказывается кислым, время упущено, и ты любишь не тех, кого добился — а тот далёкий образ из прошлого.
Он вымаливал свою первую любовь, и вот она посапывала в дальней комнате.