Живой Журнал. Публикации 2016, январь-июнь

Любовь была завёрнута в белое, как мумия.

«Это довольно старая любовь», — подумал Раевский и даже поперхнулся.

Стакан потрескивал под натиском пузырьков, а Раевский принялся пока изучать огромный аляповатый герб, висевший на стене над барной стойкой. Он тут явно был чужим, среди давнего ремонта, называемого тогда европейским. Раевского не удивило бы, что тут, как в книге одного англичанина, резной старинный дуб заклеили весёленькими голубыми обоями. «Нельзя отрицать, что пребывание среди сплошного резного дуба действует несколько угнетающе на людей, которые к этому не расположены. Это всё равно как жить в церкви».

В квартире все эти годы жили чужие люди, её сдавали британцам, шотландцам, и даже дальнему родственнику — настоящему ирландцу.

Раевского ещё десять лет назад, во время случайного визита, поразил этот герб, вполне ирландский. Далёкий предок Натальи Александровны был выписан Петром из Ирландии, и, побираясь, проехал всю Европу, чтобы из нищего моряка превратиться в богача, сыпать золотом — своим и чужим — в разных портах, строить корабли, попасть в опалу, и, наплодив кучу полурусских детей, утонуть в Маркизовой луже, иначе говоря, в Финском заливе.

Отчего на щите изображён кентавр, Раевский уже не помнил. Кентавр, кентавр — была какая-то история… Он провёл пальцем по резному дереву, затем по облупленному, под старину, жезлу, покоившемуся, как меч, на подставке.

Странная искра ударила ему в пальцы — и будто прошлое вошло в него.

Точно, далёкий родственник, боковая ветвь генеалогического древа женщины, спавшей в дальней комнате, старый монах дрался с кентаврами на далёком острове. Он был упомянут в списках плавания святого Брендана. Монах, больше орудовавший мечом, чем крестом, гонял друидов (Раевский почему-то представил себе, как загоняют седобородого старца на дерево, и он сидит там, путаясь бородой в ветвях, а монахи, как стая псов, лают на него снизу).

Точно — старый монах специализировался на изгнании нечестивых существ — и если его товарищи воевали с друидами, то он изничтожил кентавров на острове.

Так гласила легенда.

Но, кажется, всё окончилось печально.

И вдруг он представил себе — как.

Друид исчезает медленно, будто задёргивая за собой занавеску, и невидимая занавесь действительно закрывает проход, движется, шелестя по траве.

Друид затягивает за собой горловину мешка, в котором часть Лощины Зелёного камня и его враг — священник-пришелец.

Старого монаха загнали в ловушку — вот что это значит.

Это значит, что друид долго плёл нити, сводил их вместе, долго лилась ядовитая слюна, и вот, шаг за шагом, он выманил священника из монастыря. Говорят, именно друид подал святому Патрику кубок с отравленным вином, но только святой прикоснулся к кубку, вино замёрзло, и кубок треснул. Спустя несколько лет друид сгорел на костре, испытывая прочность веры.

Чужая вера оказалась прочней — от друида остался только плащ, что принадлежал раньше святому Патрику. Нетленный, лежал он поверх углей.

Но это всё слухи и легенды, что рассказывают недалёкие люди. Знаменитый друид жив, и строит козни монахам. И теперь он торжествует победу над монахом.

Это именно он заставил монаха целый день тащиться по горным тропам и вместо обещанного неизвестным странником свитка святого Брендана показал монаху своё иссохшее от ненависти лицо.

Теперь он удаляется, и деревья покорно кланяются ему, простирая ветви до земли.

Как только ночь падёт на землю, над лощиной появятся чёрные тени — это прилетят страшные вороны древнего мира пожирать всё живое.

Клювы у воронов каменные, а крылья из блестящих медных доспехов. Сам Сатана дал воронам на крылья поножи и панцири римских воинов, что сторожили кресты на иерусалимской горе.

Вороны старше Первого храма и старше Второго, в них плоть мертвых варваров, они выклевали глаза не одной тысяче легионеров. И вот вороны прилетят и будут пить кровь, для них ведь всё равно — что овцы, что люди. Любое существо падёт жертвой.

Кроме проклятых гадов, разумеется.

Но гадов на этой земле давно нет.

Итак, старый друид загнал монаха в место, где скалы из зелёного камня повсюду отвесны, и откуда можно выбраться только с одной стороны. Но именно там висит и трепещет на ветру бесовское заклятие, оно трепещет на ветру, как нежный невидимый шёлк — только преодолеть его у монаха нет никаких сил.

Он творит Крестное знамение, но от него только воздух идёт рябью.

Всё успокаивается, и снова пряный ветер несёт к нему запах горной травы, вереска и цветов.

Монах смотрит на свою западню — сто шагов в одну сторону и пятьдесят в другую — деревья да кусты, всё, на что он может любоваться перед смертью. И если он шагнёт в занавес, что сотворил друид, то его взболтает и перемешает — будто молоко в маслобойке.

Тогда уж не поймёшь, где ирландский клевер, а где лысина монаха. Впрочем, страшные вороны с каменными носами, что живут на вершинах гор, ничем не лучше.

Скоро они проснутся, и монах заранее втягивает голову в плечи, читая молитвы.