В результате, этих размышлений, пока мой народ уже устал открывать и закусывать, я посмотрел американский фильм о супергероях, чтобы быть ближе к народу. Там всё взрывается, заговоры, Роберт Редфорд, Скарлетт Йоханссон… Денег не жалели. Как говорит мой народ: «Капитан Америка у всех истерика», хотя мужчинам, сдаётся мне, про Йоханссон больше интересно. Мне она, впрочем, как раз отчего-то не нравится.
Мне рассказывали, что сейчас как-то проходит мода на Анжелину Джоли. А раньше, кажется, многие мужчины писались от неё — правда не поймёшь, может, это был простатит. Ей сейчас сорок один, и хоть на вид она из гуттаперчи, старшее поколение стареет с ней. Потом я стал думать о том, что поколения любит актрис лет на десять-пятнадцать младше.
Натали Портман тридцать пять. Йоханссон — тридцать два.
Наконец, мне надоело вычитать четырёхзначные числа, и я стал думать об отечественном кино.
Был такой фильм «Быстрее, чем кролики» — очередное безотходное производство «Квартета И» — они сначала шутят шутки, потом из них делают спектакль, и, наконец, фильм.
Про смерть в данном случае.
К «Квартету И» у меня было предубеждение. Он оккупировал Клуб им. Зуева, в котором прошла часть моего детства, и куда я туда ходил на ёлки.
Это во мне вызывало неприязнь.
К тому же, шутки, которые они шутили в живую, были не очень.
Но кино просто так устроено, что монтаж улучшает шутки.
В этом фильме, если кто не знает, сюжет был в том, что несколько человек просыпаются в странном помещении, похожем на декорационный склад театра. Никто не может понять, как они туда попали, а герои всё прибывают. Потом они вспоминают, что все они крепко напились по поводу получения аванса за фильм. (А главный герой своих товарищей ещё надул). В итоге становится понятно, что надувший всех товарищ умер и это всё ему явилось перед смертью.
Но речь не об этом, а о том, что в разных версиях там разные финалы — и число их доходит до трёх.
В одном из них двое сценаристов приходят к продюсеру (это, собственно, и есть главный герой), и он им пеняет: «Да вы что, мы ведь хотим это на новый год пускать, нам широкий прокат, как без хэппи энда, вы что? Посидите, подумайте».
И выходит.
Там, у этих двух сценаристов, лысого и маленького, происходит чудесный диалог: «Ну а как нам переделать? Может, он проснулся. а это всё ему снилось? — Но это же говно будет, — вздыхает другой. Ну а он в коме, очнулся? — тут второй вздыхает».
Вот это-то и называется «обнажение приёма».
История про то, что два раза не вставать (2016-12-14)
Вокруг меня продолжается янагихарабесия.
Но я-то что, я уже встал на путь выздоровления, которое наступит завтра, и меня уже беспокоят иные материи.
Вот давно замечено, что социальные сети очень похожи на забор. Ты идёшь вдоль него и читаешь странные фразы.
Мысль о том, что люди могут идти по городу и не читать то, что написано на заборе, я с гневом отвергаю.
Но при этом все понимают, что как-то странно ожидать (и никто не ожидает), что на заборе будет написана умная мысль. Вообще, сама мысль о назидательной фразе на улице — странна. Потом, я как-то был знаком с расклейщиками афиш и плакатов, которые потом переквалифицировались в написание надписей на асфальте. В результате я перестал читать то, что вижу под ногами.
То есть, там была лестница из исполнителей, которые не знают, какая мысль мудра, какая соответствует моменту, но все они лишатся куска хлеба (в той или иной степени), если этот процесс остановить.
И, наконец, надписи на заборах оправдываются некоей традицией, которая действительно есть. Она основывается на суеверном отношении к здравицам, плакатам, надписям, и истребить, или рационализировать оную мистическую традицию невозможно — на то оно и суеверие
С одной стороны неодолимая сила пишет, потому что не может не писать, с другой стороны она так же неодолимо не знает, что писать и просвещению не подлежит.
Это я рассказал ровно потому, что сам, в последнем припадке янигихаробесия решил почитать, что пишут о её книге другие люди.
История про то, что два раза не вставать (2016-12-14)
А вот кому про янагихаробесие?
(Ссылка, как всегда в конце)
На самом-то деле вовсе не про одну книжку, а про все эти Книги Роршаха.
Мне чрезвычайно интересен этот феномен — с одной стороны — сжатие самого круга чтения, а с другой стороны — какие-то, особого типа книжки, которые становятся ядрами абсорбции, и на них оседают все читатели (или даже не читатели, а люди, которые хотят иметь мнение о книге и транслировать его во вне).
Читать многие вещи вовсе не обязательно — по крайней мере, чтобы включиться в общее вагнеровское действие на сцене.
Эпиграфом к этому повествованию должно было быть, конечно, бессмертное: