Нет, не успокоюсь! Нет, не успокоюсь! Нет, не успокоюсь!
Потому что обсуждение транснационального бестселлера расползлось повсюду.
И всё-таки, впавшие в янагихаробесие мне милее, чем участники бильжосрача.
Вокруг меня продолжается янагихарабесия.
Но я-то что, я уже встал на путь выздоровления (так всегда бывает, когда сформулируешь, что хотел и успокоишься), и меня уже беспокоят иные материи.
Вот давно замечено, что социальные сети очень похожи на забор. Ты идёшь вдоль него и читаешь странные фразы.
Мысль о том, что люди могут идти по городу и не читать то, что написано на заборе, я с гневом отвергаю.
Но при этом все понимают, что как-то странно ожидать (и никто не ожидает), что на заборе будет написана умная мысль. Вообще, сама мысль о назидательной фразе на улице — странна. Потом, я как-то был знаком с расклейщиками афиш и плакатов, которые потом переквалифицировались в написание надписей на асфальте. В результате я перестал читать то, что вижу под ногами.
То есть, там была лестница из исполнителей, которые не знают, какая мысль мудра, какая соответствует моменту, но все они лишатся куска хлеба (в той или иной степени), если этот процесс остановить.
И, наконец, надписи на заборах оправдываются некоей традицией, которая действительно есть. Она основывается на суеверном отношении к здравицам, плакатам, надписям, и истребить, или рационализировать оную мистическую традицию невозможно — на то оно и суеверие
С одной стороны неодолимая сила пишет, потому что не может не писать, с другой стороны она так же неодолимо не знает, что писать и просвещению не подлежит.
Это я рассказал ровно потому, что сам, в последнем припадке янигихаробесия решил почитать, что пишут о её книге, чтобы набраться умных мыслей.
А вокруг одни заборы.
http://rara-rara.ru/menu-texts/knigi_rorshaha
История про то, что два раза не вставать (2016-12-16)
— Двигайся быстро, но тихо, — вот что говорил мне один бывалый человек. В молодости, говорил он, много страсти и человек постоянно голоден. Люди быстро едят и быстро любят.
Они никак не могут насытиться.
История про то, как разжиться вином — это очень важная история, которую рассказал один писатель. Он говорил, что в случае нужды они шли в ресторан и выбирали место неподалёку от столика каких-нибудь кавказских людей. Через некоторое время они посылали за столик кавказцев бутылку вина. Кавказцы посылали им две в ответ. Тогда они посылали им три, а те, в ответ, посылали им четыре. Молодые люди забирали вино и уходили.
Так и в отношениях людей часто начинается такая гонка эмоций, когда кто-то требует увеличения накала страсти, а надо остановиться, горшочек не вари, хватит — потому что в этой гонке кто-то наверняка сломается, и жди беды.
Станция (День радиотехнических войск.
Лейтенант (впрочем, тогда он был не лейтенантом, а младшим лейтенантом, да и в семье всегда стоял самым младшим), попал в училище в переходное время. Великая война давно кончилась, но теперь стала набухать снова, как чёрная туча. И это было после сокращения армии, о котором писала каждая газета.
«Мильон двести», — шептались курсанты.
«Мильон двести», — поджимали губы преподаватели.
«Мильон двести», — писали в газетах. На миллион двести тысяч человек сокращали армию, и рядом с училищем в половину стены пятиэтажки был нарисован советский солдат, который говорил американскому: «Я своё отслужил, а ты?»
Но больше всего он страдал от того, что опоздал на ту, окончившуюся и великую войну — он опоздал на неё на поколение.
Однако в его училище все преподаватели были с боевыми медалями, а кто — и с орденом. И они были в его глазах богами.
А вот у него не обнаруживалось на гимнастёрке ничего, кроме комсомольского значка.
Главное окончилось тогда, в сорок пятом, и оно прошло мимо него. Из этого прошлого у него ничего не было — можно было только мечтать, как стоял бы у сложного прибора управления огнём ПУАЗО и крутил колёсики счётной машины. Зенитная батарея отразила бы налёт, и вот перед строем ему вручили бы Красную Звезду, хороший боевой орден. Но ничего этого не было, и быть не могло — к тому же, он много разного уже видел в жизни, и романтика из его души успела испариться. Но другие надежды в ней ещё жили — на великую силу человеческой техники, на тот разум, который заставляет ткать из электронов изображения на зелёном экране, на могущество науки, которое переворачивает землю.