Живой Журнал. Публикации 2017, январь-сентябрь.

Дочь старосты долго наблюдала за танкистами из-за кустов — пока не вскрикнула от неожиданности. Кто-то схватил её в охапку и вытащил на открытое место. За спиной пахло машинным маслом, металлом и потом — чужие руки держали крепко, а их хозяин захохотал у неё над ухом.

Она сказала, что принесла обед, чтобы всё было по правилам.

— По правилам, у нас всё по правилам, — шептала она.

Руки разжались, и она чуть не упала. Человек, пахнувший машиной, исчез в кустах и снова вернулся с корзиной, что она выронила.

Танкисты, не обращая на неё внимания, склонились над корзиной и присвистнули.

Еды было вдосталь — и это было необычно. Необычным были и две бутыли, лежавшие на самом дне.

Дочь старосты усадили за стол, но она жевала, не чувствуя вкуса — только думала, возьмут ли они её все сразу, или по очереди. Командир ей нравился, и она решила, что лучше по очереди, и Командир будет первым.

Она хлебнула самогона, и тут же почувствовала его странный вкус. Дремота начала наваливаться на неё, она заваливалась на плечо механика и вскоре начала падать в чёрный колодец забытья.

Тогда механик аккуратно положил её на деревянную скамью.

— Я сразу понял, — сказал Мотя, — что дело нечисто. Да только зачем?

— Я догадываюсь — зачем, — мрачно сказал Командир. — Но дело не в этом — у меня нехорошие предчувствия. Дракон появился. Я чувствую Дракона, а это чутьё меня никогда не обманывало. Так что завтра будет очень трудный день. Все спим тихо и без фокусов.

Мотя с сожалением хлопнул бесчувственное тело девушки по какой-то округлости (сам не понял, по какой) и ушёл спать в танк, где уже ворочался мехвод. Командир расстелил спальник на земле и принялся смотреть в зорёвое небо.

Предчувствия его не обманывали, и времени до рассвета оставалось немного. Нужно было спать, но он не мог закрыть глаза. Это были звёзды его детства, и много лет назад он лежал так же, только дрожа от холода в своей мальчишечьей курточке, и смотрел в такое же небо, усыпанное жемчугом. Здесь, чуть совсем недалеко, был сделан его танк, и танк был немногим моложе его. Это был другой мир, где дымили большие заводы, и статуи стояли на перекрёстках. Он ездил тогда под землёй — от дома к заводу, где его отец делал танки. Отец всё время соревновался с инженерами, что делали танки далеко на востоке, но непонятно было, кто кого побеждал. Да и машины их назывались почти одинаково.

Отца давно не было на свете, исчез и завод, и город.

Теперь они оба — выросший мальчик и танк — вернулись в то место, где оба родились, и где не было никаких следов прежней жизни.

Экипаж храпел, девушка спала беззвучно — он подумал, не пойти ли к ней. Но в этот же момент Командир услышал, как девушка мычит, просыпаясь. Пауза… Треснула ветка, другая — но уже тише, дальше — девушка, запинаясь, бежала прочь.

И он, перевернувшись на бок, сразу заснул.

Во сне он летел, будто вернувшись в детство, над городом — над зеленью парков, над садами и узкими улицами, заросшими каштанами, над рекой с полуобнажившимся дном. Он искал свой дом и не мог найти, но всё равно сон был сладким, как бывает сладок леденец в детстве и светел как летнее утро.

Он проснулся от того, что мехвод тряс его за плечо.

— Кажется, пора.

— Не торопись Ганс, — ответил он. — Не торопись. Тут вот какая штука, сегодня не надо быть первым, нужно быть вторым, а лучше — третьим. Третьим быть лучше всего. А староста уже подал знак, я чувствую, что подал — всё давно началось.

Они молча доели снедь, оставшуюся с вечера, мехвод выбулькал самогон в бак, а хозяйственный Мотя прибрал бутыли.

Так они и двинулись — в розовых лучах рассвета, мимо тихих домов, пустынной площади и дома старосты. Староста злорадно смотрел на них, сплющив нос об оконное стекло. Дочь жалась к стене, не рассказав ничего, но старосте хватило того, что платье её не порвано, а на теле нет синяков.

Староста смотрел в окно и смеялся над тем, что Победитель Драконов едет в другую сторону, а значит, длинным путём.

И танк, действительно, урча, лез в гору, поднимался по кривой, петляющей по склону и, наконец, оказался на самой вершине. Командир велел ждать, а сам стал глядеть в холодные глазки стационарного бинокля. Раз за разом он обшаривал оптикой горизонт — и вот, наконец, увидел то, что искал.

На горизонте поднимался тонкой струйкой дымок.

«Упокой Бог душу сына мельника», подумал он, и забыл и о мельнике, и о его сыне навсегда.

— Всё! Работаем! — крикнул он и не узнал своего голоса. Командир никогда не мог понять, как звучит его голос в этот момент, но именно теперь, как ему показалось, голос дрогнул.

— Штурман! Курс на дым, триста десять, десять! Держать курс, пошли.

Заревел двигатель, и они пошли вниз, набирая ход.

Но на равнине, миновав обгорелый остов трактора, они увидели ещё несколько воронок, в одной из которых лежал искорёженный мотоцикл.

Мотя восхитился:

— От ить, косоглазый — всех обставил. Жалко его…

Но косоглазый обнаружился живым и невредимым, и Мотя выдернул его из окопа-недомерка прямо на ходу, как морковку из грядки.

— Звать-то тебя как?